Православный форум Игнатия Лапкина

Дрожь пробирает больше, чем в Сибири -
Не приведи, Господь, и сохрани!
Конечно, опыт мой сегодняшний пошире,
Но только б с верой, крепче, чем гранит,

Суметь противостать врагов наскокам,
Насмешникам над льющейся печалью.
В той нищете смотреть открытым оком,
Спастись от дикости исламского начальства.

Их самодурства, алчности, блуда
Нет ни предела, как и темноте.
Быть с совестью в содружестве, в ладах,
И помнить, что Иисус наш – всех чистее.

Как устоять голодному ребёнку
В той атмосфере злого фанатизма.
Угроза смерти с минаретов громко,
Что без Христа жизнь только страшный призрак.

Невыносимо слышать клевету
На любящего, кроткого Иисуса,
Так каждый день и ночь ты - как в бреду,
Попрёки и толчки, что уродился русским.

Ярмо попавшего в рабы чеченской злобе,
Скрипит проржавленным болтом и бьёт в ключицу,
Их автомат нацеленный на взводе,
Когда тайком склоняюсь помолиться.

Мне плакать с плачущими Богом суждено,
На сердце раны гнойные, и память вся в нарывах.
С отверженными стражду явно, не в кино,
С односельчанами любимыми в Нарыме.

Не опускаю рук и по ночам,
Перебираю чётки-лестовки – оковы;
И даже в обороне не держал меча,
Без крови бьюсь и за врагов
единокровных.
16.8.04 ИЛа

Каталог статей Главная » Статьи » Русский Геноцид » Красный террор

Алексей Тепляков.
СИБИРЬ: ПРОЦЕДУРА ИСПОЛНЕНИЯ СМЕРТНЫХ ПРИГОВОРОВВ 1920 – 1930-Х ГОДАХ.

Часть 4.Каинские душегубы и читинские «чистильщики»

Как вспоминал бывший политзек И.И. Чукомин, сидевший осенью 1937-го в барабинской тюрьме (она располагалась в г. Куйбышеве Новосибирской области и являлась одним из основных «предприятий» небольшого города), «каждый вечер из нашей камеры вызывали по 5-7 человек и уводили в городской (отдел) НКВД. Там раздевали их возле сарая и голых заводили в баню, а дальше их след терялся».

Многие из казнённых в Куйбышеве расстались с жизнью прямо в здании райотдела НКВД. Бывший начальник Куйбышевского оперсектора УНКВД по Новосибирской области Л.И. Лихачевский в августе 1940 г. показывал (будучи арестован в ноябре 1939-го за нарушения законности): «Осуждено к ВМН за 1937 – 1938 годы (по Куйбышевскому оперсектору) было ок. 2-х тысяч чел. У нас применялось два вида исполнения приговоров – расстрел и удушение. Сжиганием не занимались. Сжигали только трупы. Всего удушили примерно 600 чел. Постоянными участниками этих операций были Плотников, Малышев, Иванов, Урзля, Вардугин и др. работники как НКВД, так и милиции. Операции проводились таким путём: в одной комнате группа в 5 чел. связывала осуждённого, а затем заводили в др. комнату, где верёвкой душили. Всего уходило на каждого человека по одной минуте, не больше».

Лихачевский также добавил: «При исполнении приговоров в первой комнате сидел я и проверял личность осуждённого, затем после меня (его) заводили в другую комнату, где связывали, а затем оттуда выводили в третью комнату, где и расстреливали». По каким-то причинам одно время «в условиях Куйбышевского района» расстреливать было нельзя, «и я отдал распоряжение согласно указанию нач. Управления применять удушение. Всего было задушено человек 500 – 600».

Некоторые из палачей соревновались в умении убить осуждённого с одного удара ногой в пах. Казнимым забивали рот кляпом, причем у С. Иванова был специальный рожок, которым он раздирал рты, выворачивая зубы сопротивляющимся. Этот садист расхаживал во время «ликвидаций» в белом халате, за что его коллеги прозвали Иванова «врачом». Тройка каинских палачей трибуналом войск НКВД Западносибирского округа 27 – 29 августа 1940 г. была осуждёна к высшей мере. Никто из них в последнем слове не выразил сочувствия к своим жертвам – говорили только о собственной невиновности и расстройстве здоровья от усиленной работы по исполнению… После утверждения приговора в Москве военной коллегией Верховного Суда и отклонения прошения о помилования Президиумом Верховного Совета Лихачевского, Малышева и Иванова расстреляли в последний день октября 1940 г.

Некоторые из казнённых в 1938-м в Куйбышеве не были погребены, а вывезены в укромные места и брошены, так что в следующем году один подросток сообщил в милицию о трупе, обнаруженном им за городом. Приехавшие туда милиционеры опознали в покойнике одного из задушенных и закопали его, отметив, что у трупа «зубы были разбиты, во рту находилась тряпка». Отметим, что с цифрами казнённых в Куйбышеве (бывшем Каинске) близко совпадает число уничтоженных людей в одном из оперсекторов Омской области: 1.787 человек, расстрелянных в 1937 – 1938 гг. по делам Ишимского оперсектора НКВД.[ 49 ]

Бывший начальник новосибирской облмилиции М.П. Шрейдер вспоминал о массовых расстрелах в тюремной бане в Новосибирске. О какой-то известной чекистам жуткой подробности свидетельствуют предсмертные слова бывшего оперработника УНКВД по Новосибирской области Садовского, сохранённые сокамерником: «Меня везут к корыту стрелять…» Со слов начальника отделения дорожно-транспортного отдела УНКВД С. И. Политова, зафиксированных его 14-летней племянницей, осенью 1937-го под Новосибирском были оборудованы в труднодоступном месте некие расстрельные помещения: «НКВД расстреливает людей на одном озере или болоте, где построены специальные камеры, стена, к которой ставят расстреливать, и на полу вода…»[ 50 ] Впрочем, и настоящая баня была удобным для палачей местом: голые заключённые не могли пронести с собой ни оружия, ни каких-либо предметов, могущих за него сойти, чувствовали себя скованно и не оказывали сопротивления палачам. Сопротивления не было из-за невозможности осознать, что всех арестовали именно для того, чтобы сначала издеваться, а потом хладнокровно убить – это не умещалось в сознании… А смыть кровь в банном помещении было легко.

Тем не менее отдельные попытки смертников сопротивляться палачам имели место. Одна из них фиксируется в Чите, о чём есть свидетельство упоминавшегося выше чекиста В. Кожева. Он рассказал, как 9 января 1939 г. сорок смертников, находившихся в камере №6, «отказались выйти на расстрел, кричали, что они не виноваты и требовали прокурора, подняли бунт». Прибежал один из чекистов и отрекомендовался прокурором, но его узнали. Тогда начальник управления (им был П.Т. Куприн – А.Т.) «приказал расстрелять этих арестованных в камере. Было выпущено более 300 патронов в эту камеру (автоматов тогда не было, поэтому такое количество израсходованных боеприпасов говорит о массовости участников побоища – А.Т.). Таким образом, приговор привели в исполнение. За ночь очистили камеру, затёрли стены, побелили. Об этом случае хорошо знают работники тюрьмы».[ 51 ]

Расстрелянный дважды

Дело колхозника колхоза «Труженик» Ново-Борчатского сельсовета Крапивинского района современной Кемеровской области Григория Чазова – одно из тех, что проливает свет на технологию расправ периода ежовщины и беспредельный цинизм властей, в том числе тех, кто обязывался надзирать за соблюдением законности. Чазова арестовали 5 декабря 1937-го, 19 февраля следующего года он был допрошен фельдъегерем Крапивинского райотдела НКВД Н. Молевым, протокол подписал не читая. Шесть дней спустя был переведён в Кемеровскую тюрьму, а 20 марта 1938 – в отделение Кемеровской тюрьмы в с. Ягуново, где содержалось 312 человек, в том числе и его 63-летний отец – Николай Чазов. 22 марта около девяти вечера всем заключённым было приказано немедленно собраться для отправки на этап. Их по одному выводили из камеры и направляли за дом, где уже была приготовлена братская могила.

Григория Чазова комендант тюрьмы сзади ударил по голове, «а двое неизвестных, насунув ему шапку на глаза, повели за дом и сильным толчком бросили его в глубокую яму. Упав в яму, Чазов почувствовал под собой тела стонущих людей. По этим людям неизвестные ему лица ходили и стреляли в них. Чазов, лёжа между трупами, не шевелился и таким образом остался жив. А когда расстреливавшие люди уехали, оставив яму незакопанной, – вылез и пошёл домой в колхоз, находившийся за 45 километров от места происшествия».

Вместе с братом Фёдором Чазов 4 апреля того же года приехал в Москву и из приёмной Михаила Калинина они оба были направлены в Прокуратуру СССР. На следующий день дежурный прокурор ГВП военюрист 1-го ранга Качанов их допросил и затем сделал доклад начальнице 2-го отдела ГВП Софье Ульяновой. С санкции Г. Розовского оба (Фёдор – как укрыватель беглеца) были арестованы. А Рогинский тут же написал первому заместителю наркома внутренних дел Фриновскому относительно проверки дела и привлечения к ответственности лиц, «небрежно выполнивших приговор о расстреле». 20 июня 1938 г. Чазов был расстрелян в Москве, а его брат 29 июля по докладу Рогинского осуждён как социально-вредный элемент на 5 лет заключения и отправлен на Колыму.

Дело № 33160 на 17 человек (все осуждены к расстрелу) было сфабриковано с образцовой грубостью и цинизмом: обвинительное заключение составлено 19 января 1938 г., а допросы проведены задним числом – с 16 по 19 февраля. Чазова обвиняли в поджоге Тайгинского пихтового завода, отравлении стрихнином трёх колхозных лошадей, поджоге тока с соломой и антисоветских разговорах. Ни документов, ни свидетельских показаний в деле не отыскалось. В 1939-м Прокуратура СССР внесла протест на решение по делу о расстреле Чазова, абсолютно не озаботившись проведением расследования в отношении 16 его подельников. 26 ноября 1939 г. Прокурор СССР М.С. Панкратьев сообщал секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Андрееву об этом случае и о том, что дело на С. Ульянову передано для расследования.[ 52 ]

Случаи с обнаружением могил и побегами из-под расстрела сильно компрометировали чекистское начальство. Из НКВД СССР в Новосибирск отправилось требование выяснить обстоятельства «небрежного» расстрела, тем более что случаи расконспирации казней были в Новосибирской области не единичны. Бывший начальник тамошнего УНКВД Горбач на следствии в конце 1938 г. показал, что в результате его «вредительской работы» в г. Ленинске-Кузнецком массовые операции по арестам кулацкого элемента задели также середняков «и, кроме того, там приговора в исполнение были приведены в таком месте и так, что на второй день какой-то человек натолкнулся на место, где был обнаружен труп». Указал Горбач и на промашку с Чазовым: в Кемеровском горотделе НКВД, согласно его показаниям, один из осуждённых к ВМН «фактически не был расстрелян, после операции ушёл и явился в Москве, кажется, в приёмную М.И. Калинина».[ 53 ]

«Я приходил с операции, обмазанный кровью…»

Подробные сведения об уничтожении почти тысячи жителей Бодайбинского района оставил замначальника отдела контрразведки УНКВД по Иркутской области Борис Кульвец (всего этот чекист арестовал в 1937 – 1938 гг. около четырёх тысяч человек). В начале 1938-го он прибыл в Бодайбо и принялся осуществлять «массовые операции», из-за отдалённости района начавшиеся почти через полгода после соответствующих приказов.

Кульвец информировал иркутское управление НКВД: «Только сегодня, 10 марта, получил решение (тройки – А.Т.) на 157 человек. Вырыли 4 ямы. Пришлось производить взрывные работы, из-за вечной мерзлоты. Для предстоящей операции выделил 6 человек. Буду приводить исполнение приговоров сам. Доверять никому не буду и нельзя. Ввиду бездорожья можно возить на маленьких 3-4-местных санях. Выбрал 6 саней. Сами будем стрелять, сами возить и проч. Придётся сделать 7-8 рейсов. Чрезвычайно много отнимет времени, но больше выделять людей не рискую. Пока всё тихо. О результатах доложу». Вот ещё письмо: «Операцию по решениям Тройки провел только на 115 человек, так как ямы приспособлены не более, чем под 100 человек». Третье послание в Иркутск гласило: «Операцию провели с грандиозными трудностями. При личном докладе сообщу более подробно. Пока всё тихо и даже не знает тюрьма. Объясняется тем, что перед операцией провёл ряд мероприятий, обезопасивших операцию». В 1938-м в Бодайбо было расстреляно 948 человек…

После суда Кульвец напоминал о своих недюжинных заслугах: «Заявляю ещё раз и с этим умру, что работал я честно, не жалеючи себя, получил туберкулез, не гнушался никакой работой, вплоть до того, что по приговорам из Иркутска сам же приводил их в исполнение и в неприспособленных районных условиях приходилось таскать (трупы) на себе, я приходил с операции обмазанный кровью, но моё моральное угнетение я поднимал тем, что делал нужное и полезное дело Родине». В мае 1941-го военным трибуналом войск НКВД Забайкальского округа Кульвец как «бывший эсер и белогвардейский прислужник, японский шпион и диверсант, харбинский прихвостень, готовивший убийство руководства Иркутской области, взрывы на Транссибирской магистрали с целью отторжения Дальнего Востока в пользу Японии» был приговорён к расстрелу, но вскоре оказался помилован, получив десять лет лагерей.

Наряду с Кульвецом известны и другие «чемпионы» по части массовых убийств. Капитан госбезопасности УНКВД по Ленинградской области М. Р. Матвеев был организатором и основным исполнителем расстрела 1.111 заключённых Соловецкой тюрьмы особого назначения НКВД 27 октября и 1-4 ноября 1937 г. под г. Медвежьегорском в Карелии; он расстреливал по 200 – 250 человек в день.

Среди его жертв лучшие представители украинской культуры (около 300 человек); среди них писатели Н. Зеров, Н. Кулиш, М. Ирчан, О. Слисаренко, В. Полищук, П. Филиппович, В. Пидмогильный, М. Вороный. От руки Матвеева погибли белорусский театральный режиссёр Лесь Курбас, адвокат А. Бобрищев-Пушкин (защитник Бейлиса и Пуришкевича), создатель Гидрометеослужбы СССР А. Вангенгейм, основатель удмуртской литературы Кузебай Герд, белорусский министр Ф. Волынец, татарский общественный деятель И. Фирдевс, председатель московского цыганского табора Г. Станеско, грузинские князья Н. Эристов и Я. Андронников, католический администратор Грузии Ш. Батмалашвили, черкесский писатель Х. Абуков, корейский деятель Тай До, православные епископы Алексий, Дамиан, Николай и Пётр, лидер баптистов СССР В.И. Колесников, академик-историк Н. Дурново… В 1938-м Матвеев был арестован и осуждён за некое «превышение власти при проведении расстрелов»; впоследствии он жил в Ленинграде, где и умер в 1974-м. Могилы узников Соловков были обнаружены только летом 1997 г. Их оказалось около 150, размером четыре на четыре метра и двухметровой глубины.

Согласно приказу М.П. Фриновского от 5 августа 1937 г., смертные приговоры в отношении лагерников должны были приводиться в исполнение «специально отобранным начальствующим составом и стрелками военизированной охраны» под личным руководством начальника оперчекотдела лагеря либо его заместителя. 16 августа того же года Ежов предписал при производстве расстрелов осуждённых в тюрьмах приводить приговоры в исполнение начальствующим и надзорным составом под личным руководством начальника тюрьмы или его помощника по оперативной части.

В казнях заключённых лагерей участвовали и специальные эмиссары. Известный палач Ефим Кашкетин (упоминается как Кашкотин в романе В. Гроссмана «Жизнь и судьба»), ранее увольнявшийся из НКВД в связи с психическим заболеванием, был затем принят в аппарат ГУЛАГа и отличился в массовых расстрелах узников Ухто-Ижемского лагеря НКВД. Вооружённый пулемётами взвод расстрельщиков под командованием Кашкетина весной 1938 г. расстрелял не менее 2.508 человек. В марте 1940-го Кашкетин был осуждён к расстрелу за массовую фальсификацию дел и избиения заключённых. В массовых убийствах постоянно участвовали и высокопоставленные чекисты с милиционерами. Так, 2 сентября 1937 г. замначальника УНКВД по Московской области майор госбезопасности С.И. Лебедев и начальник УРКМ капитан милиции М.И. Семёнов лично расстреляли 111 осуждённых.

В годы террора нередко казнили подростков и беременных женщин. В Грузии (Батуми) по обвинению в организации покушения на Берию была расстреляна группа подростков-школьников. В 1937-м тройкой под председательством наркома внутренних дел Грузии С.А. Гоглидзе была приговорена к расстрелу группа девушек.

О полном произволе региональных руководителей НКВД свидетельствует и дело начальника Житомирского облУНКВД Г.М. Вяткина, который был арестован с санкции Хрущёва 16 ноября 1938 г. в связи с побегом наркома внутренних дел УССР А.И. Успенского. На следствии он показал: «…Тягчайшим из совершённых мною преступлений я считаю расстрел по приговору тройки около … (пропуск в документе – А.Т.) тысяч человек, арестованных Житомирским областным управлением и обвинённых в принадлежности к «ПОВ» и немецко-фашистской организации, не будучи уверенным в виновности значительной части их…» По единоличным распоряжениям Вяткина было расстреляно в Житомирской области свыше 4.000 человек, в том числе несовершеннолетние дети и беременные женщины, причём более чем на 2.000 расстрелянных протоколы членами тройки не были подписаны, а на многих расстрелянных не оказалось следственных дел. В феврале 1939-го Вяткин сам был расстрелян.[ 54 ]

Ограбление расстрелянных

Раздевание до белья или донага было постоянным обычаем в советской расстрельной практике 20 – 40-х годов (обнаруженные в 1979г. многочисленные мумифицированные трупы на размытой Обью территории колпашевской тюрьмы были именно в нижнем белье). Правда, если казнили за городом, то, как показывают раскопки последних лет, в могилах обнаруживаются обувь, остатки верхней одежды и довольно многочисленные личные вещи. Верхняя одежда осужденных обычно изымалась в доход государства, ценные вещи распределялись за бесценок (или расхищались) чекистами, ими также торговали в спецмагазинах. Эти спецмагазины были открыты в период «Большого террора», а в годы гражданской войны присвоение имущества осуждённых осуществлялось открыто.

ЧК изначально была не только карательной, но и мародёрской организацией. В августе 1919-го ВЧК издала приказ о том, что вещи расстрелянных концентрируются у видного чекиста А.Я. Беленького – начальника охраны Ленина – и распределяются по указанию президиума ВЧК. Награбленное шло в первую очередь начальству. Сам Ленин получил от хозотдела Московской ЧК счёт за полученные костюм, сапоги, подтяжки, пояс – всего на 1.417 руб. 75 коп. У Петрочека «был свой счёт в Нарбанке, на который поступали конфискованные у осуждённых деньги и выручка за продажу их имущества; рядовые чекисты не брезговали торговать одеждой и обувью казнённых и, случалось, предлагали выкупить всё это их родственникам». По словам академика В.И. Вернадского, «чиновники чрезвычайки производят впечатление низменной среды – разговоры о наживе, идёт оценка вещей, точно в лавке старьевщика».

После расстрелянных в 1937 – 1938 гг. осталось много одежды, которую постоянно пытались расхитить (например, в Якутии); в Тобольске и Куйбышеве (бывшем Каинске) её в 1938-м по приказам начальства сжигали, но далеко не всю: чекисты присваивали себе костюмы, дохи, шапки, а «врач» С.К. Иванов не побрезговал и пимами.

Ограбление расстрелянных стало традицией со времён гражданской войны: А.И. Мосолова, зампреда Омской губчека, в 1921 г. губком РКП(б) исключил из партии (ненадолго) именно за распределение вещей расстрелянных среди подчинённых и красноармейцев. В 1939-м бывший начальник особой инспекции новосибирской облмилиции И.Г. Чуканов свидетельствовал, что начальником управления НКВД И. А. Мальцевым «поощрялось мародёрство, он не принимал никаких мер к тем, кто снимал ценности с арестованных, приговорённых к ВМН».

Подтверждая эти слова Чуканова, оперуполномоченный угрозыска Куйбышевского райотдела НКВД Михаил Качан показывал: «При исполнении приговоров изымались деньги, которые затем тратились на попойки. Однажды мы нашли мало денег, так Малышев сказал, что сегодня были бедняки. Эти деньги никуда не сдавались… У одних китайцев были изъяты деньги 500 рублей, а затем их не нашли». Доставались каинским душителям и золотые вещи.[ 55 ]

На Алтае было то же самое: помначальника алтайского управления НКВД Г.Л. Биримбаум и начальник оперотдела В.Ф. Лешин в 1938-м присваивали деньги, отобранные у арестованных. Биримбаума осудили, а Лешин, который исправно участвовал в расстрелах, получил всего лишь строгий выговор за систематическое пьянство и халатность, благополучно продолжая работу в НКВД и в 40-е гг. Точно так же присваивали деньги и ценности своих жертв расстрельные команды УНКВД по Ульяновской области. А магаданскому начальнику УНКВД по Дальстрою В. М. Сперанскому в числе разнообразных уголовных обвинений вменялась и трата 80 тыс. рублей, изъятых у арестованных, большая часть которых была отправлена на расстрел.[ 56 ]

«Применение извращённых методов…»

Откровенный садизм практиковался очень многими расстрельщиками во всех регионах СССР. Один из бериевских подчинённых К. Савицкий в 1953-м утверждал: «К тем арестованным, которые давали признательные показания, меры физического воздействия в процессе следствия не применялись. Но при приведении приговоров в исполнение их обязательно избивали по указанию Берия, который говорил: «Прежде чем вести их на тот свет, набейте им морду». Очевидец расстрелов в Тбилиси эпохи «Большого террора» показал в 1954-м: «Жуткие сцены разыгрывались непосредственно на месте расстрелов. Кримян, Хазан, Савицкий, Парамонов, Алсаян, Кобулов… как цепные псы набрасывались на совершенно беспомощных, связанных верёвками людей, и нещадно избивали их рукоятками от пистолетов».

Сам Берия также лично издевался над уже осуждёнными. Так, в январе 1954 г. бывший начальник 1-го спецотдела НКВД Л.Ф. Баштаков показал следующее: «На моих глазах, по указаниям Берия, Родос и Эсаулов резиновыми палками жестоко избивали Эйхе, который от побоев падал, но его били и в лежачем положении, затем его поднимали, и Берия задавал ему один вопрос: «Признаёшься, что ты шпион?» Эйхе отвечал ему: «Нет, не признаю». Тогда снова началось избиение его Родосом и Эсауловым, и эта кошмарная экзекуция над человеком, приговорённым к расстрелу, продолжалась только при мне раз пять. У Эйхе при избиении был выбит и вытек глаз. После избиения, когда Берия убедился, что никакого признания в шпионаже он от Эйхе не может добиться, он приказал увести его на расстрел».

А.С. Алексеев в 1937 – 1938 гг. руководил Минусинским оперсектором УНКВД по Красноярскому краю и организовывал массовые операции по исполнению смертных приговоров. О том, как Алексеев экономил патроны, свидетельствовали его подчинённые. Так, «Никитин показал, что выполняя операцию по приведению постановлений о расстреле над большим количеством репрессированных, Алексеев должным образом проведение этой операции не организовал, процесс носил мучительный характер, т. к. многие из репрессированных оставались раненными и по указанию Алексеева их добивали ломом».

Когда подчинённый осенью 1937-го ему доложил, что один из своры пьяных палачей (А.И. Королев) пытался взорвать осуждённого с помощью электродетонатора, Алексеев заявил: «Не то ещё делали, главное – быстрее расстреливать да беречь патроны». Один из чекистов показывал: «…Один раз, в октябре 1937 года, пришлось быть в подвале при проведении одной из операций и видеть, что расстрел производился сотрудниками, находившимися в нетрезвом состоянии и в обстановке полной дезорганизации».

В 1938-м Алексеев и помначальника Хакасского облуправления НКВД И.И. Дзедатайс были признаны виновными в том, что, «являясь руководителями операций по приведению в исполнение приговоров над лицами, которым назначалась высшая мера наказания, проявили халатность и бесконтрольность за подчинёнными, что привело к систематическому употреблению спиртных напитков сотрудниками во время проведения данных операций и бегству 3-х граждан из подвала, где производились расстрелы, а Дзедатайс И.И., кроме того, совместно с Новоселовым И.К., Королевым А.И. и другими работниками оперсектора, лично участвовал в издевательствах над осуждёнными». За «дискредитацию звания сотрудника НКВД» Алексеев и другие Особым совещанием при НКВД СССР 22 октября 1938 г. были осуждены. В жалобах на необоснованность приговора этот старый чекист указывал, что им в 1937 г. лично арестовано 2.300 «троцкистов», из которых более 1.500 расстреляно.

Власти вняли этим весомым аргументам. В январе 1941 г. Алексеев был освобождён из заключения, остался в системе ГУЛАГа и два года спустя добился снятия судимости (в 1944-м он при неясных обстоятельствах погиб в лагере при исполнении служебных обязанностей). Осуждённые вместе с Алексеевым И.И. Дзедатайс, замеченный в издевательствах над приговорёнными, и И.К. Новосёлов (этот инструктор ЗАГСа ещё и мародёрствовал), обращаясь с прошениями о помиловании, упирали на то, что ими при расправах двигало чувство классовой ненависти.

С.Р. Шишкин, возглавлявший один из райотделов НКВД в Ямало-Ненецком округе, в 1939-м был отдан под суд за участие в пыточном следствии, присвоение личных вещей расстрелянных, скрытие смертей заключённых от избиений, участие в расстрелах в пьяном виде.

Начальник Ямало-Ненецкого оперсектора НКВД А.И. Божданкевич, приводивший приговоры в исполнение в одном из служебных кабинетов, а также днём в клубе окротдела, получил пять лет, но вскоре был амнистирован. Всего под суд за нарушения законности, пытки и нарушения правил исполнения приговоров попали 13 сотрудников Ямало-Ненецкого оперсектора, но почти все они отделались минимальными наказаниями, зачастую не связанными с лишением свободы.

Есть свидетельство очевидца о массовых казнях в г. Канске: «Во дворе Канской тюрьмы расстреляли около 500 человек и тут же во дворе закопали… Когда убитые не вмещались в яму, их рубили шашками на куски, чтобы было плотнее…»

Среди работников барнаульской тюрьмы в 1940 г. ходили рассказы о том, как в 1937 – 1938 гг. по приказу начальника УНКВД по Алтайскому краю С.П. Попова уничтожали приговорённых к расстрелу крестьян: политрук тюрьмы Ю.Г. Логвинов рассказывал знакомому, что их пытали, а потом «убивали ломом и сваливали в большую яму, которую я, будучи на работе в тюрьме, осматривал». В мае 1940 г. военная коллегия Верхсуда СССР в Москве осудила 11 работников Вологодского УНКВД во главе с начальником управления С.Г. Жупахиным. Трое из них – Власов, Воробьёв и Емин – обвинялись в применении «извращённых способов приведения приговоров в исполнение».

Семерых чекистов постановили расстрелять. О том, что это были за «способы», можно судить по материалам комиссии Политбюро ЦК КПСС, полностью опубликованным только в 2003 г.: в декабре 37-го работники Белозёрского райотдела НКВД Анисимов, Воробьёв, Овчинников, Антипин и другие вывезли в поле 55 осуждённых и «порубили их топорами». В том же райотделе двух женщин забили до смерти поленьями.

Василий Лебедев в 1937 – 1938 гг. был начальником Особого отдела УНКВД по Житомирской области УССР, пытал арестованных, участвовал в расстрелах. Известно, что тамошние чекисты одну 67-летнюю женщину забили в гараже лопатой. В 1940-м его исключили из партии за, в том числе, «применение извращённых методов при приведении приговоров в исполнение» и осудили на пять лет. Но уже в 1941 г. В.Е. Лебедев был освобождён из заключения в связи с отменой приговора военной коллегией Верхсуда СССР.

Отдельной строкой следует упомянуть и сексуальную окраску многих расправ. Те же сотрудники Куйбышевского оперсектора (не только расстрелянные в Новосибирске в 1940-м, но и оставшиеся безнаказанными милиционеры) в 1938 г. заставили совершать в своём присутствии половой акт осуждённую учительницу и осуждённого мужчину, обещая за это помиловать. Сразу после окончания «представления» несчастные были задушены. Оперативник Куйбышевского оперсектора С.К. Иванов оклеветал забеременевшую от него уборщицу как шпионку и лично участвовал в её расстреле, причём начальник оперсектора Лихачевский при этом, смеясь, подсчитывал, сколько в результате Иванов сэкономил на алиментах…

Новосибирский контрразведчик Отто Эденберг сожительствовал со своим агентом актрисой Иолантой Мацур прямо в тюрьме, где та была внутрикамерной осведомительницей, а когда женщина забеременела, составил «альбомную справку» на неё с целью добиться расстрела наложницы как шпионки. В приговоре 1941 г. над руководящими работниками управления НКВД по Алтайскому краю глухо упоминалось, что начальник Бийского оперсектора В.И. Смольников допустил, а его подчинённый Г.С. Каменских «производил исключительные зверства и циничные издевательства над женщинами при приведении приговоров с высшей мерой наказания».[ 57 ]

Публикую у себя очередную статью своего многоуважаемого коллеги - новосибирского независимого историка А.Г.Теплякова, автора книг "Машина террора", "Непроницаемые недра", "Процедура", "Опричники Сталина". Как и другие произведения, А.Г. предлагаемый вниманию читателей материал насыщен фактическими подробностями, и является в определенной мере скандальным. Здесь без прикрас и пропагандистской шелухи описана деятельности Новосибирского управления НКВД: фабрикация чекистами дел, пыточное следствие, поиск "шпионов" и "заговорщиков" в собственной среде. Причем в роли "врагов" оказывались, как правило, те сотрудники,которые пытались в меру сил проявлять милосердие: кто-то отказывался фабриковать дела против невиновных людей, кто-то помогал ссыльным с поиском жилья. Эти проявления человечности системой жестоко карались. Также в статье освещен такой скандальный и малоизвестный аспект, как участие в расстрелах осужденных "непрофессионалов". Поясняю: в период "большого террора" и ранее считалось хорошим тоном привлекать для участия в "акциях" рядовых коммунистов, а также совслужащих - например, фельдегерей. Кроме того, в казнях нередко принимали участие и блюстители законности - работники прокуратуры, судьи. В этом нет ничего удивительного, ибо система с самых первых лет пыталась повязать кровью как можно больше людей, сделав их соучастниками своих преступлений.

А. Г. Тепляков. Персонал и повседневность Новосибирского УНКВД в 1936-1946 гг.

Хронологические рамки этой работы охватывают ключевые эпохи «большого террора», бериевского «наведения порядка», войны и первых послевоенных лет. В связи с крайне отрицательным отношением наследников ВЧК-КГБ к попыткам исследователей заняться изучением личного состава органов госбезопасности СССР, фонды местных ФСБ и УВД использованы, к сожалению, довольно скромно. Тем не менее, документы обкома ВКП(б) – протоколы, переписка с УНКВД, личные партийные дела гебистов, фонд парторганизации управления НКВД и Облисполкома (сведения о награждениях и персональных пенсиях) в сочетании с архивами суда и прокуратуры, довоенного фонда фельдсвязи УНКВД и опубликованными работами дали обширный и разнообразный материал.

Органы ОГПУ-НКВД Западно-Сибирского края в 1930-е возглавляли известные чекисты Л.М. Заковский, Н.Н. Алексеев, В.А. Каруцкий 1. В середине десятилетия управление НКВД в Новосибирске насчитывало примерно 500 человек. В результате партийной чистки к февралю 1935 из 514 чел. были уволены 62 (12%). Оперсостав пострадал несколько меньше: из 270 оперативников исключили 27. Из них 12 чел. были признаны «социально чуждыми, 10 – «морально разложившимися», 3 – «нарушителями партдисциплины», 1 – «буржуазным перерожденцем», 1 – «обюрократившимся». Среди остальных работников УНКВД вычищенных за неподходящее происхождение было в полтора раза больше.

Характеризуя оперсостав, партком отмечал, что 42% его – коммунисты с невысоким стажем (после 1928), а рабочих среди них всего 33%. Остальные по происхождению относились к служащим (55%) и крестьянам (12%). Представление о соотношении чекистов ведущих отделов – особого, секретно-политического и экономического – по происхождению, профессиональному и партийному стажу дает таблица 1.

по происхождению по чекистскому по партийному
стажу стажу
раб. крест. служ. 1918-20 21-29 30-34 до 1919 20-24 25-34
Всего оперсо-
става, чел. 270 89 32 143 32 114 124 38 66 166
Особый 41 12 3 26 6 23 12 4 15 22
СПО 45 12 4 29 8 24 13 6 10 29
ЭКО 33 7 3 23 3 13 17 2 5 26

Составлена по данным: ГАНО. Ф. П-1204. Оп. l. Д. I8. Л. 1, 3, 60.

Из таблицы видно, что по всем показателям особый и секретно-политический отделы чрезвычайно близки между собой, а экономический значительно уступает им и по квалификации работников, и по величине их партийного стажа. Примерно таким же по численности был и транспортный отдел, но его парторганиза¬ция тогда существовала обособленно. Учтя также сотрудников го¬родских и районных отделений края (больше 120) и считая, что в рядовом райотделе было по три-четыре оперативника, получим общую численность оперсостава УНКВД по Западно-Сибирскому краю – примерно 700 человек. В структуре же краевого аппарата, помимо четырёх названных отделов, существовали: управление пограничной и внутренней охраны (56 коммунистов), отдел кадров (28 партийцев, включая аппарат особоуполномоченного, следившего за благонадежностью чекистов и вёдшего следствие по их проступкам), инспекция резервов, контролировавшая состояние мобилизационных резервов (18 партийцев), оперативный, ведав¬ший охраной и наружным негласным наблюдением (12 чел.), учётно-статистический, концентрировавший информацию о всех гражданах, по тем или иным причинам попавших в поле зрения НКВД (9 чел.), и комендатура – 28 членов партии 2, занимавшихся «обслуживанием» внутренней тюрьмы и периодически расстреливав¬ших осуждённых. Свои уполномоченные имелись в каждом из многочисленных лагерных отделений Сиблага, как неофициально после 1934 называлось Управление исправительно-трудовых лагерей и колоний, – они подчинялись Третьему (оперативно-чекистскому) отделу Сиблага.

Чрезвычайно мало известно о так называемых негласных уполномоченных, или резидентах, которые обязывались контро¬лировать окрестную агентурную сеть, выполняя роль передающе¬го звена между рядовым сексотом и штатным гебистом. Один из них – бывший член компартии Китая П. И. Сойкин, сосланный на 5 лет в Сибирь за «троцкизм». До 1936 он фактически возглавлял ин¬тернациональный полк в Прокопьевске, состоявший из тысячи с лишним интернированных китайцев. Из них лишь двое знали рус¬ский язык, поэтому Сойкин, ведя по поручению Особого отдела агентурную работу среди китайцев, быстро превратился во вне¬штатного уполномоченного и «пользовался правом вести в здании горотдела следствие по китайцам». В апреле 1937 прокопьевских особистов клеймили на партсобрании за совместное пьянство со злейшим врагом – «троцкистом»... 3

Большинство чекистов имело начальное образование, допол¬ненное одно-двухгодичным обучением в Центральной школе НКВД или непродолжительными оперкурсами на местах. С сере¬дины 1930-х заработала крупная межкраевая школа (МКШ) НКВД в Новосибирске с примерно годичным курсом обучения. Образовательный уровень чекистов был очень низким. В апреле 1936 один из кадровиков сетовал на то, что сле¬дователи очень слабы в математике и порой ухитряются сделать по 50-60 ошибок «на 140 слов диктанта». Секретарь парткома УНКВД Н.М. Терентьев свидетельствовал, что ряд его коллег за 1935 ни разу не были в кино, зато «играют в преферанс многие и даже парторги и не умевшие играть научились... Такую картину, как "Чапаев", не посмотреть – это большое упущение».

За 1934 чекисты Западной Сибири получили 680 путевок на курорты, не считая 200 путевок для членов семей. Доставались им и иные материальные блага – так, многие новосибирцы позави¬довали бы молодому особисту Н.И. Таныгину, жившему вместе с тремя домочадцами в одной комнате: о его «трагическом положе¬нии» партбюро сообщало начальнику УНКВД Каруцкому, жалу¬ясь при этом на «преступное и издевательское отношение» к Та¬ныгину со стороны работников административно-хозяйственного отдела 4.

Впрочем, быт людей «искореняющей профессии» не был впол¬не обеспечен. Чекисты постоянно жаловались на скверное отноше¬ние со стороны собственных вспомогательных служб. Работник сферы распределения чувствовал такую безнаказанность, что, не особенно боясь потерять тёплое место, с удовольствием хамил грозным оперативникам и обсчитывал их при любой возможности, а последние, как правило, терпели. К спецзалу столовой №1 было прикреплено 200 чекистов, а реально пользовались услугами столовой 365 чел., включая заключённых и ссыльных 5. Получить в столовой вовремя порцию приличной еды было для чекистов не просто и десятилетие спустя.

Характерной чертой жизни чекистов было их повальное и ничем не удержимое пьянство. С одной стороны, начальство пыталось бороться с этим злом, особенно когда оно отражалось на оперработе, с другой – раздобыть дешёвый алкоголь чекисту никогда не стоило большого труда.

Наказания для пьяниц не были слишком суровы, а многие уволенные за эту слабость очень часто вскоре возвращались в органы, как, например, будущие зам. начальника Секретно-политического отдела Г.Д. Погодаев и начальник водного отдела А.В. Баталин 6.

Другого способа «снимать стресс» у них не было, а «моральных перегрузок» было предостаточно: только в первые месяцы 1930 сибирские чекисты расстреляли более тысячи крестьян, а сохранившиеся в фонде краевого суда акты о приведении расстрельных приговоров в исполнение за 1933-1938 говорят о том, что на местах в казнях как уголовников, так и политзаключенных участвовали начальники городских и районных отделов НКВД и милиции, а также народные судьи и прокуроры. Вообще-то для этих целей имелись штатные единицы: начальники тюрем, их заместители, дежурные коменданты и вахтёры, но – по-видимому – привлечение к «свадьбам» (так на чекистском жаргоне именовались казни) оперсостава НКВД имело целью дать необходимую закалку «бойцу передового вооружённого отряда партии».

Новые времена для чекистов края настали летом 1936, когда за неумеренное пьянство Г. Ягода снял с поста начальника УНКВД ЗСК Каруцкого и на его место в первых числах августа прибыл с Северного Кавказа В.М. Курский 7. Тот прекрасно понял, что после процесса над Г.Е. Зиновьевым, Л.Б. Каменевым, И.Н. Смирновым и другими бывшими оппозиционерами Центру нужен аналогичный эффектный местный процесс.

Ещё в начале 1936 в помощь Каруцкому был прислан А.И. Успенский 8. В июне он и Каруцкий добились ареста члена бюро Запсибкрайкома ВКП(б), старейшего большевика Сибири В.Д. Вегмана, вскоре погибшего в тюрьме. На первом допросе Каруцкий заявил Вегману: «Мы знаем, что вы не троцкист, но вы долж¬ны признаться в том, что вы двурушничали, обманывали партию, передавали для Троцкого деньги» 9. Тот отказался давать показания. Тогда помощник начальника Особого отдела СибВО А.П. Невский и заместитель начальника СПО УНКВД С.П. Попов 10 решили связать Вегмана с арестованным еще в апреле 1936 Н.И. Мураловым – бывшим начальником Московского военного
округа, давно сосланным в Сибирь и работавшим в системе треста «Кузбассуголь».

В марте 1937 на партсобрании в СПО С. Попов жаловался на то, что Каруцкий и тогдашний начальник СПО И.А. Жабрев 11 около года не давали хода подготовленной l-м отделением агентурной разработке «Военный». Около десятка томов этого материала якобы свидетельствовали о существовании контрреволюци¬онной организации во главе с Мураловым. Начальники долго отвечали Попову, что «никакой организации нет, а есть [просто] окружение Муралова» 12. Арест Вегмана выручил Попова, поскольку Муралов почти 8 месяцев не давал показаний и сломить его волю удалось только в Москве, перед самым процессом. Попов и Невский быстро добились от старика Вегмана показаний о су¬ществовании разветвлённого троцкистского террористического центра. В руководство этого «центра» чекисты записали и других ответственных работников края, в том числе М.И. Сумецкого и И.Н. Ходорозе.

От одного из арестованных они добились показаний о том, что по указанию Муралова и Ходорозе еще в 1932 в Москву был послан террорист Иванов с заданием убить Сталина, позже поселившийся в Сочи, чтобы подстеречь вождя во время отдыха. Заместитель Каруцкого А.К. Залпетер 13 предложил под¬чинённым подождать с докладом об этом «факте» в наркомат, осторожно сказав: «Если мы этот протокол пошлём, то наделаем много шуму. А вдруг Иванов не будет разыскан, и мы с этим делом сядем». Вскоре Залпетер убыл в Красноярск, а Курский как раз и стре¬мился к наибольшему «шуму». Иванова обнаружили, и тот, ко¬нечно, «признался в том, что охотился за тов. Сталиным». Другим террористом был объявлен заведующий гаражом «Шахтстроя» В.В. Арнольд, по чьей неосторожности в сентябре 1934 машина, в которой он вёз в Прокопьевск В.М. Молотова, съехала в кювет. Через два года Арнольда арестовали за попытку теракта над главой правительства.

23 сентября 1936 на кемеровской шахте «Центральная» в ре¬зультате взрыва газа погибло 10 человек. Комиссия, расследовав¬шая причины аварии, два месяца сидела в здании горотдела НКВД (его начальник И.А. Врублевский сразу после процесса был снят и отправлен командовать пожарной охраной края) и под диктовку чекистов сочинила необходимый для громкого процесса акт. «Кемеровское дело» было рассмотрено в Новосибирске 19-22 ноября под руководством знаменитого В.В. Ульриха, и все 9 обвиняемых были признаны виновными в диверсионной и шпионской деятельности.
Роль шпиона оказалась отведена германскому подданному инженеру Эмилю Штиклингу. Шестеро руководителей шахты были немедленно расстреляны, а три человека (включая Штиклинга) получили от Президиума ЦИК СССР помилование в виде 10-лет¬него тюремного cpокa 14.

В отдельное производство было выделено дело по обвинению начальника кемеровского «Химкобинатстроя» Б.О. Норкина, его заместителя Я.Н. Дробниса, начальника «Сибмашстроя» М.С. Бо¬гуславского, управляющего Салаирским цинковым рудником А.А. Шестова, главного инженера треста «Кузбассуголь» М.С. Строилова – их, наряду с Мураловым, Ходорозе, Арнольдом и многими другими, включили в состав т. н. «Западно-Сибирского троцкистского центра», якобы занимавшегося террором и диверсиями. Через несколько месяцев в Москве на процессе «Параллельного центра» из 17 обвиняемых – 7 будут представлять Сибирь.

Объём деятельности УНКВД резко возрос. С 20 октября 1936 приказом Успенского «до особого распоряжения» были отменены отпуска сотрудников. Курский и Успенский спешно готовили «дела» о подготовке терактов против секретаря Крайкома и кандидата в члены Политбюро Р.И. Эйхе во всех местах, где тот бывал. Могущественный сталинский наместник в Сибири Эйхе активно поддерживает начинание Курского. (Полтора года спустя Успен¬ский на Украине будет охотиться на «покушавшихся» на Хрущева: сотни людей окажутся уничтожены).

По заданию Успенского заместитель начальника Дорожно-транспортного отдела (ДТО) Г.М. Вяткин ловко «оформил» дела на почти тысячу «врагов». За это его похвалил сам нарком Ежов. Руководство УНКВД лично участвовало в допросах наиболее «перспективных» обвиняемых и давало конкретные указания вно¬сить в протоколы нужные следствию исправления и добавления 15.

Ежов был доволен энергичной деятельностью Курского, в том числе и «наведением порядка» в рядах самого УНКВД. До 1936 в органы ещё зачастую принимали без тотальной проверки всех родственных связей: теперь у многих обнаружились подозрительные в том или ином смысле родственники и свойственники. Кроме того, в разгар террора знакомство с репрессирован¬ным перестало быть редкостью. Наконец, у руководства УНКВД края имелись и «исторические» мотивы для сомнений в политической благонадежности своего оперсостава.

Всем надолго запомнился беспрецедентный эпизод марта 1930, когда райуполномоченный ОГПУ в Уч-Пристанском районе Ф.Г. Добытин, по-видимому, из сочувствия к алтайским крестьянам, арестовал 80 чел. совпартактива и, застрелив ещё девятерых, освободил сидевших в каталажной камере райцентра «кулаков». Захватив полторы сотни винтовок, он возглавил тогда повстанческий отряд в 400 человек. Имелось на репутации управления и еще одно пятно – т. н. дело «изменника» Клейменова: о нём невнятно и глухо упоминали на партсобрании в февра¬ле 1935. Один из выступавших упрекал отдел кадров, куда на Клейменова «поступали сигналы» ещё в 1932, в утрате бдительности. Настороженно отмечались на том же собрании и высказывания отдельных работников о «руководящей роли Троцкого, Зиновьева, Каменева в гражданской войне» 16.

Через полтора года тональность работы с кадрами резко изменилась. Командир полка войск НКВД С.П. Гречкин отделался легко: получил строгий выговор с предупреждением за пятнадцатилетней давности симпатии к взглядам Троцкого на профсоюзы. Пытаясь оправдаться, он неосторожно ляпнул о популярности Троцкого среди армейцев, но тут же «поправился, заявив, что он хотел сказать, что Троцкий в то время пользовался некоторым авторитетом среди некоторой части военных, получивших от Троцкого лично подарки». А вот оперативника Особого отдела П.С. Шеманского в том же августе 1936 взяли под стражу: он поддерживал знакомство с мужем своей сестры, а того арестовали.

Тогда же был арестован начальник оперпункта НКВД станции Мариинск Д.И. Чухманенко – за то, что в 1932-1933, работая в Ачинске, помогал Александру Каменеву (1906 – 15 июля 1939) «установить связь» с сосланным отцом, а самого Л.Б. Каменева, когда тот возвращался в Москву, принимал у себя. Та же участь постигла политрука ВОХР Сиблага Н.Г. Черникова: сопровождая заключенных «троцкистов» из Мариинска в Архангельск, он раз¬решал им свидания с родственниками и прогулки на станциях. Своим подчинённым, попытавшимся было умерить его «либера¬лизм», Черников заявил: «...Троцкистов опасаться нечего, они бывшие коммунисты, занимавшие раньше ответственные посты» 17.

Осенью 1936 за создание «привилегированного положения контрреволюционерам-троцкистам» был арестован и начальник Мариинского отделения Сиблага Ф.В. Забелин, а руководитель Сусловского лагпункта А.П. Чухиль снят с должности и исключён из партии. В октябре арестовали начальника Беловского райотдела НКВД Г.Г. Кузнецова – за невыполнение задания по «чекистскому обслуживанию активного троцкиста-террориста Лео¬нова», затем за решеткой оказался помоперуполномоченного
Усть-Калманского РО НКВД Е.А. Васильев, который имел не¬осторожность вспомнить, что Г.Е. Зиновьев был когда-то главой Коминтерна. Начальник АХО УНКВД В.С. Григорьев поплатил¬ся свободой за свой конфликт с Успенским: назвал какие-то его действия «вредительскими» 18.

А вот 30-летний оперативник ЭКО19 А.С. Князев-Ветошкин по неизвестной нам причине 13 ноября 1936 направил парторгу свой партбилет, а начальнику управления – служебное удостоверение. Он был тут же арестован и обвинён в самых разнообразных проступках: от связи с троцкистами до избиения жены и растраты 800 рублей 20. К сожалению, не имея доступа к его делу, не можем разобраться в мотивах его необычного поступка.

Фемида была поначалу к чекистам снисходительна. Председатель военного трибунала войск пограничной и внутренней охраны НКВД Западно-Сибирского округа военюрист 1 ранга А.З. Суслов и военный прокурор, также военюрист 1 ранга А.К. Апано¬вич вынесли в начале 1937 несколько оправдательных приговоров: Кузнецову, Максимову, Григорьеву, а также освободили из-под стражи начальника особого отделения оперчекистского отдела Сиблага С.М. Новицкого (обвинявшегося, впрочем, в создании липового дела на шестерых «шпионов»). В начале марта Суслов получил строгий партийный выговор и вскоре был заменён менее сентиментальным военюристом 1 ранга Ф. Чумало. Тогда же Москва по сигналу из УНКВД уволила Апановича из военной прокуратуры, что, по всей видимости, произвело должное впечатление на его помощников – И.А. Паперно и Л.В. Зонненберга 21...

В декабре 1936 Курский был отозван на повышение в Москву, а новым начальником краевого УНКВД стал другой пришелец из так называемого «евдокимовского» гнезда – бывший начальник УНКВД по Днепропетровской области С.Н. Миронов. Долгое вре¬мя возглавлявший органы ОГПУ Северо-Кавказского края Е.Г. Евдокимов пользовался особым доверием Ежова, поэтому его бывшие подчинённые сделали в 1936-1937 прекрасные карьеры как на местах, так и в центральном аппарате. Управление НКВД Новосибирской и Омской областей до 1938 возглавляли именно «евдокимовцы»: Курский, Миронов, Г.Ф. Горбач и К.Н. Валухин.

Миронов регулярно направлял Р. Эйхе протоколы допросов со своими подробными комментариями. После создания тройки НКВД из Эйхе, Миронова и краевого прокурора И.И. Баркова именно всесильный первый секретарь фактически председатель¬ствовал на её заседаниях. Миронов обстоятельно сообщал ему, кто из арестованных «упорно отрицает» или «продолжает сильно путать», кто «капитально передопрошен [и] дает весьма правдоподобные показания», а кто «раскис» и готов «в ближай¬шие дни прекратить сопротивление» 22...

Миронов информировал Эйхе и о том, что проект реорганизации структуры УНКВД путем образования нескольких межрайонных оперативных секторов с центрами в крупных городах (Барнаульский оперсектор, к примеру, объединял целых 14 райотделов НКВД) в наркомате одобрен, что его помощник М.М. Подольский будет произведён в майоры госбезопасности (это звание соответствовало полковнику РККА), а Д.Д. Гречухин останется начальником Контрразведывательного отдела... 11 ян¬варя 1937 он писал, что уже через несколько дней в Москве начнёт¬ся процесс «параллельного центра», на котором предстанут и арестованные «по нашей группе», т. е. бывшие хозяйственные руководители края, «разоблачённые» с самой активной помощью Эйхе.
Тесные контакты за год совместной работы сложились у Эйхе и с Успенским. Тот в марте получил пост начальника Оренбургского УНКВД, откуда не забыл по случаю Первомая послать «моему учителю от всей души самый тёплый большевистский привет» и порадовать его своими новыми успехами: «мне удалось в течение нескольких дней вскрыть троцкистско-фашистскую ор¬ганизацию на Орских новостройках» 23 (имелся в виду крекинг¬-завод).

К апрелю 1937 численность оперсостава краевого аппарата УНКВД составляла по-прежнему 270 человек, но произошли боль¬шие изменения в структуре. Почти вдвое уменьшилась численность Особого отдела (до 22 коммунистов), «похудел» Секретно-политический (до 35), а также Транспортный (26), зато Контрразведывательный насчитывал 60 членов партии 24 (обильный приток в НКВД комсомольцев начнётся немного позже). Именно КРО был призван сыграть ведущую роль в грядущих массовых операциях. Весной 1937 руководящий состав управления был полностью подготовлен к проведению «большого террора». Помимо С.Н. Миронова, его заместителя Г.Ф. Горбача и помощника И.А. Мальцева, в состав репрессивного ядра входили: начальник КРО Д.Д. Гречухин (заместитель – М.И. Голубчик), начальник СПО С.П. Попов (заместитель Г.Д. Погодаев, затем – К.К. Пастаногов), начальник ДТО А.П. Невский (заместители Г.М. Вят¬кин, А.В. Шамарин), особоуполномоченный – В.Д. Монтримович, начальники отдела кадров – Г.И. Орлов и И.Н. Ольшанских 25.

Особый отдел, как правило, возглавлялся заместителем начальника управления; весной – летом 1937 им руководили – по со¬вместительству – Попов и Гречухин.
Из руководителей местных органов НКВД особым рвени¬ем выделялись И.В. Овчинников (Томск), С.С. Мартон (Нарым), Монтримович (Кемерово), И.Ф. Золотарь (Ленинск-Кузнецкий), И.Я. Бочаров (Ойротия, ныне – Республика Алтай), А.С. Ровинский (Сталинск, ныне – Новокузнецк), Д.Ф. Аболмасов (Ма¬риинск), М.М. Портнягин (Барабинск) 26, Л.И. Лихачевский (Куй¬бышев) и многие другие. В руководстве оперчекотдела Сиблага находились А.Б. Данцигер, В.О. Моисеев, И.А. Писклин 27. Управление Сиблага возглавлял Шишмарев, отдел трудовых поселений – И.И. Долгих, краевое управление милиции – А.К. Альтберг 28.

Высшие чины союзного НКВД заранее позаботились о кад¬ровом обеспечении грядущих репрессий. Начальник ГУГБ НКВД Я.С. Агранов 29 и руководитель отдела кадров наркомата М.И. Лит¬вин 30 3 февраля 1937 сообщали Миронову, что для устранения име¬ющегося дефицита оперсостава в 97 человек его управление может забрать 40 выпускников Новосибирской МКШ, а оставшийся некомплект пополнить проверенными коммунистами и комсомольцами. О состоянии дел с пополнением предписывалось сообщать в наркомат каждую декаду. Сохранившийся список 61 кандидата в МКШ, досрочно выпущенных в ноябре 1937, показывает, что среди курсантов нового призыва преобладали лица с неполным средним образованием, а студентов насчитывалось всего 7 человек. Зато социальный состав был на высоте – к классу-«гегемону» относилось 39 человек. Возраст большинства будущих чекистов колебался от 23 до 26 лет (не ниже 20 и не выше 29) 31.

Массовых репрессий в отношении работников УНКВД в первой половине 1937 не было, но чистка затрагивала среднее звено аппарата, всё больше и больше выбрасывая из органов (хотя это и не всегда сопровождалось арестом) тех, у кого что-то было «не в порядке». Так, в январе были исключены из ВКП(б) и сняты с работы начальник оперпункта ДТО станции Белово М.М. Галуш¬кин и начальник Белоглазовского РО НКВД Л.С. Михайликов – первый за беспробудное пьянство, второй – как «пробравшийся враг», скрывший родственника-попа. Весной были арестованы бывший начальник Новосибирского домзака А.И. Вишнер, начальник Венгеровского РО НКВД Д.И.

Надеев (его подчинённые В.Ф. Коротков и М.Ф. Филимонов донесли о его неуважительных высказываниях в адрес Микояна, сомнениях в надёжности облигаций, «проповедовании фашистских теорий» и т. д.), начальник Барзасского РО С.М. Вакуров. После 13 «сигналов» Ежову о троцкистских симпатиях в 1920-е помощника начальника 2-го отделения СПО Б.И. Сойфера, тот был 9 февраля арестован (заодно его обвинили во вредительском ведении дела о гибели 20 детей при пожаре в детском саду, из которого чекисты потом сделали расстрельный политический процесс); в тот же день был арестован оперативник Особого отдела Г.Л. Кацен 32.
Сохранялась и видимость контроля за состоянием законности в УНКВД, периодически наказывали тех сотрудников, кто«нарушал». Работник оперпункта ст. Болотное П.К. Клоков в марте 1937 с трудом избежал уголовной ответственности за принуждение свидетелей к нужным ему показаниям, отделавшись переводом в Кемерово.

В мае начальник Каргатского РО НКВД П.М. Тетерин жаловался в письме Миронову на 10-суточный арест: без согласования с УНКВД он взял под стражу зоотехника Ла¬ричева, а тот покончил с собой. Обиженный Тетерин просил уво¬лить его из органов, на что получил резкий ответ начальника управления, который, впрочем, пообещал: «Исправьте недочеты, и я отменю взыскание» 33.
Бывал Миронов и построже: начальника Рубцовского оперпункта ДТО УНКВД Н.Ф. Паршина сняли с должности, а его подчиненного И.И. Кокшарова арестовали на 15 суток и сняли с оперработы (правда, на время) – они провинились в том, что в конце апреля без санкции прокурора арестовали пятерых коммунистов вагонного участка. А начальник Шипуновского РО М.С. Панкра¬тьев «за грубое отношение к подчинённым», в результате чего один из них покончил с собой, был осуждён в апреле на 3 года лагерей 34.

В то же время Миронов подчас брал под защиту некоторых своих подчинённых, призывая не слишком увлекаться «разоблачениями» бытового свойства. Весьма своеобразно он заступился за Пастаногова, на которого было несколько доносов, сообщавших, что в 1930 тот уклонился от участия в наряде, который должен был расстрелять его родного дядю. Ещё в 1934 Пастаногов во время партийной чистки открещивался от своих дядей по отцу – фельдфебеля и урядника: «я содействовал вычистить одного дядю из профсоюза». Однако его сослуживец Луньков 35 настой¬чиво сигнализировал о былом малодушии коллеги, всякий раз подчёркивая, что приговор над Пастаноговым-дядей в исполнение «приводил лично я». В 1937 из этих препирательств возникло «дело»...