История Лены Артемовой (имя изменено) начиналась романтически. Ее мужем стал парень из религиозной организации «Свидетели Иеговы». Непьющий, некурящий, работящий – о таком мечтать только можно. Беременности Лены радовались все, и больше всех – свекровь. Но накануне родов родители нашей героини вынуждены были буквально выкрасть дочь из ее нового дома: у беременной дочери поднималось до критических отметок давление, кровило, болел низ живота, а тут еще и резус-фактор отрицательный.

При этом за всю беременность муж Лены ни разу не отпустил ее к врачу. Роды были тяжелыми, а новорожденному сразу пришлось сделать переливание крови – вещь, невозможную по вере «свидетелей Иеговы». Молодую маму и ребенка выходили. Доктора, трое суток не отходившие от них, между прочим, люди православные. Из роддома Лена с малышом уехала в Новосибирск, к родственникам – можно сказать, она там прячется. Связаться с ней нам удалось, лишь продравшись сквозь целую систему кодов и паролей, девушка и впрямь напугана не на шутку:

- Я понимаю, что прятаться всю жизнь невозможно и мне придется разрубить этот гордиев узел с мужем и его фанатичной семьей. Но я ведь не просто «сбежала», как говорит свекровь. Меня папа и мама в роддом привезли с давлением под двести! В той ситуации надо было элементарно спастись. Да, я жила в секте, детям там с пеленок внушают, что нужно лишать себя жизни, если внешний мир тебя «осквернил», в моем случае – если врач осмотрел. Когда кто-то из соседей пытается вызвать врача больному ребенку из семьи иеговистов, его родители грозят самосожжением и проклинают «нечистых», таких, как мы. Моего сына спасло переливание крови, а для «свидетелей Иеговы» – это тяжкий грех. Если ты нарушаешь эти установки, тебя отлучают от общины. Люди в ней болеют не меньше, чем в обычном мире, и многие готовы умереть, так и не получив помощи, лишь бы не нарушать обета. А для меня община – это еще и моя семья, и она не хочет, чтобы Егорку лечили доктора. Развод, конечно, в такой семье невозможен, и я закрыла бы глаза на многое, но у моего мальчика сильная аллергия, нам часто приходится обращаться к педиатру, лору, аллергологу. Свекровь просто не разрешает мне этого делать! Спасибо папе с мамой и тете с дядей, у которых я сейчас живу. Они поддерживают, как могут.

О втором случае нам рассказала соседка 16-летнего Ивана. Вера Михайловна живет в частном секторе района ВРЗ, не слишком благополучном. На ее глазах соседского мальчика прямо у дома избивала толпа нетрезвых подростков. Парень пытался защищаться, и кто-то из нападающих пустил в ход нож. Все, что помнит Вера Михайловна, – это бледного и окровавленного мальчишку, свалившегося ей на руки. Она стала громко звать на помощь. Из-за высокого забора появился отец Ивана, взял мальчика на руки. Женщина дрожащими руками пыталась набрать милицию и «скорую», но мужчина выбил сотовый из рук женщины со словами: «Не смей! Узнаю – пришибу». Вера Михайловна живет одна, и в тот момент ей стало страшно. Парень, по счастью, выжил, увидев его на улице через месяц, женщина вздохнула с облегчением: «Слава богу, обошлось».

Клинический психолог АРОО «Мать и дитя» Марина Сазонова подтверждает, что в последнее время участились случаи, когда за религиозные убеждения родителей дети расплачиваются своей жизнью:

- При этом папы и мамы убеждены, что делают все для блага ребенка. Но заблуждаются ли взрослые или искренне верят в то, что нельзя подпускать доктора к ребенку даже в критических случаях, ему от этого не легче. Дети в такой ситуации не защищены и уязвимы вдвойне, поскольку люди, призванные защищать их от опасностей, не выполняют этой своей обязанности. Фактически мы имеем дело с пренебрежением интересами и нуждами ребенка и отсутствием должного обеспечения его потребностей в пище, одежде, медицинской помощи. При таком раскладе под сомнение ставится его благополучное будущее и адекватное психоразвитие. Никто не знает, сколько детей находится в плену заблуждений своих родителей в Барнауле или в другом городе, но, по данным ООН, от произвола родителей ежегодно страдает около двух миллионов детей, 200 тысяч из них умирает. Что мы можем сделать, узнав, что соседский ребенок – жертва мировоззренческих амбиций взрослых? Прежде всего не забывать, что нет чужих детей. У каждого из нас есть право им помочь. Взрослые, определяя, куда и с кем идти их чаду, делают такой выбор за него. Не факт, что ребенок принял бы его добровольно. Просто ему некуда пойти, некому пожаловаться.

Прогноз Марины Николаевны невесел. Мы будем терять детей, пока не перестанем притворяться «духовными пацифистами», видя, как похищают души и жизни детей. Мало что могут изменить бьющиеся одиночки, те, кого беда уже затронула самым страшным образом. Избитая фраза о том, что будущее наших детей зависит от нас, не работает, если мы не знаем, успеют ли они вообще вырасти, не уничтожит ли их прежде авторитет очередного духовного гуру? «По закону, пока ребенку не исполнится 14 лет, родители решают, оказывать ли ему медпомощь. Иногда это выбор между жизнью и смертью, – поясняет Марина Сазонова. – Врачи могут, конечно, обратиться в суд, но когда для спасения жизни необходима трансфузионная терапия, все решают минуты, какой уж там суд».

«Медицина – сплошная этика»

Эта тема, кстати, была в центре внимания Второго форума анестезиологов-реаниматологов Сибири, прошедшего в конце февраля в Новосибирске. Среди этических вопросов, решаемых сегодня врачами, этот – главный: как спасти жизнь пациента, если убеждения его родных не допускают врачебного вмешательства? Его мы и задали главному анестезиологу-реаниматологу г. Барнаула, заведующему отделением анестезиологии и реаниматологии МУЗ «Городская больница № 4», врачу высшей категории Сергею Проскурину. «Медицина – это сплошные этические моменты», – выдал человек, полжизни спасающий людей.

- Сергей Николаевич, есть ли у вас юридическая поддержка в случаях, когда люди отказываются от спасительной помощи?
- Да, мы получаем информированное согласие на медицинское вмешательство. Это законодательно закрепленная процедура, документ, подписываемый больным или ближайшими родственниками в случае его несовершеннолетия или недееспособности. Давая или не давая согласие на вмешательство, они фактически делают выбор за человека.
- Часты ли в вашей практике отказы от помощи по религиозным мотивам?
- Очень редко. На моей памяти – всего два случая. Но, отказываясь от переливания крови по мировоззрению, они помогли нам с литературой западных исследователей по кровезамещению. Изучая ее, мы стали использовать искусственные кровезаменители. Это направление трансфузионной терапии позволяет в ряде случаев отказываться от введения больному компонентов крови и переходить на искусственные среды, новые виды крахмалов, коллоидные растворы и избегать многих осложнений. Не секрет, что даже при жестком контроле качества донорской крови риск попадания в кровь больного того же гепатита В при переливании компонентов человеческой крови все же есть. Искусственные стерильные среды исключают эту опасность. Но бывают экстренные ситуации, когда у человека после ДТП или ранения массивное кровотечение, тут без переливания крови не обойтись, и проблемы с этой категорией людей могут возникать.
- С чем еще связаны этические моменты в вашей отрасли?
- Этика касается отношений внутри коллектива, между анестезиологами и хирургами, например. Они регламентированы нормативными актами, но невозможно учесть все, нельзя стандартизировать жизнь. Такт, корректность, готовность идти навстречу – в нашей больнице это получается. Отношения врача и пациента – это тоже этика. Ведь не зря говорят, что слово лечит. От приемного покоя до отделения важно, как одет медик, как он выглядит, что и с какой интонацией произносит. Очень сложно было в 90-х годах прошлого века, когда из-за плохого финансирования заботы обеспечения больных лекарствами мы вынужденно перекладывали на плечи их родных. Конечно, возникало непонимание. Но как спасать больного, если нет лекарств? Сейчас мы избавлены от таких проблем, в больницу поступают хорошие препараты, есть современное оборудование. К нам «легкие» не попадают, мелочей в работе анестезиологов и хирургов нет. По-другому в медицине не бывает, на кону – жизнь больного, независимо от его убеждений.

«Агрессия – не наш метод»

Лидер тоталитарной секты, в отличие от традиционной конфессии, как правило, стремится к абсолютной власти над личностью. Пребывая в такой секте, люди бросают семьи, друзей, работу. Кто им запретит перестать считать ценностью жизнь своего ребенка? Благочинный Барнаульского округа отец Алексий Корчагин обращает наше внимание именно на этот аспект проблемы:

- У каждого человека есть от Бога свой особый дар. Дар докторов – исцелять недуги людей, и мы должны прислушиваться к тем рекомендациям, которые они нам дают. В том числе это касается и оперативного вмешательства, и применения анестезии в случае необходимости. Здесь нет противоречий со Священным Писанием. Доктор прав, когда спасает ребенка даже в вопиющей ситуации несогласия его родителей на врачебную помощь. Дитя не может лишиться права жить из-за заблуждений взрослых, этого просто не должно быть. Что заставляет людей обращаться в секты? Отчасти – не устраивающий их окружающий мир, и они идут туда, где, по их мнению, им будет комфортно. Но если секта деструктивна, человек обретает зависимость, подобную наркотической, от учения и авторитета лидеров. Очень сложно избавиться от такого влияния. Нужно осторожно относиться к новым и кажущимся интересными верованиям и учениям. Сегодня в Барнауле представлено много течений западного проповедничества, не православного толка. В России, светском государстве, религиозные организации, чья деятельность не запрещена законом, зарегистрированы в качестве юридических лиц, и они готовы отстаивать свои права, что, собственно, и делают. Говоря о сектах, мы подчеркиваем их деструктивную роль в проповедях, беседах с прихожанами, работаем активно, но вот агрессивными быть не можем, так как подчиняемся законам своей страны и уважаем свободу выбора человека.