(Мария Корелли "Скорбь Сатаны") Анита: Небольшая справка для тех, кто не знаком с этим романом. Главного героя зовут Джеффри Темпест, он – начинающий писатель, мечтающий о славе. Однажды к Джеффри приходит дьявол под именем князя Лючио Риманеца и обещает устроить его карьеру. На Джеффри сваливается неожиданное наследство, он становится миллионером. Оказавшись в высшем обществе, Джеффри при помощи Лючио знакомится с дочерью лорда Эльтона – Сибиллой.
А теперь перейду непосредственно к этой героине. Увидев Лючио, Сибилла влюбляется в него с первого взгляда. Но ей говорят: князь Риманец – убеждённый холостяк, он не женится на тебе. Сибилла знает, что Лючио и Джеффри неразлучны, поэтому выходит замуж за Джеффри в надежде когда-нибудь обольстить Лючио. Среди её знакомых такие поступки в порядке вещей, и Сибилла не видит в этом ничего предосудительного. Спустя некоторое время после свадьбы Сибилла просит Лючио «подарить ей ночь любви», но тот отвергает её, называя «порочной женщиной».
Джеффри узнаёт об этом и требует развода. Джеффри и Лючио уезжают из замка Виллосмир, где живут супруги Темпест. Оставшись одна, Сибилла принимает яд, чтобы уйти в небытие. Умирая, она видит адское пламя и слышит голос Лючио. Теперь Сибилла поняла, кем был ее «прекрасный принц».
В предсмертной записке она пытается предупредить Джеффри, но поздно: смерть уже пришла за ней.
В 1926 году был снят немой фильм "Печаль Сатаны", в котором роль Сибиллы (в фильме её переименовали в княжну Ольгу Годовскую) исполнила актриса Лиа де Путти.
P.S. Кстати, сам Лючио Риманец – тоже очень неоднозначный персонаж, но это уже другая тема.
– Читал. Интересный и очень своеобразный рассказ. Концепция о том что Сатане совсем не в радость то что люди с собой и друг с другом делают очень интересно. Мне вот только вопрос по поводу автора. Я читал «Скорбь Сатаны» с указанием как автора Брема Стокера (таго самого кто «Дракулу» написал) вопрос Мария Корелли это псевдоним Стокера? Или издатель просто допустил ошибку?
- Автор книги - Мария Корелли. Издательство, выпустившее книгу на русском языке, допустило ошибку, и в результате теперь на многих российских сайтах автором указывают Брэма Стокера, который не имеет ни малейшего отношения к этому роману. Подробнее о Марии Корелли и её творчестве, в том числе о романе "Скорбь Сатаны", можно прочитать в Википедии (русской и английской).
– Очень большое вам спасибо. А то мне уже показалса что там стиль совершенно другой чем у Стокера.
Книга была написана Марией Корелли (настоящее имя Мэри Маккей), более того эта книга на 50 % автобиографическая. Ну не в смысле встреч с Сатаной (хотя и здесь не всё однозначно – она была поклонницей Блаватской), а в плане описание Мэвис Клер.
Далее я перескажу своими словами информацию из английской Wikipedia. Там указуется, что Корелли была самым читаемым автором на рубеже 19 и 20 вв. в Великобритании. Среди её поклонников упоминаются члены королевской семьи, Уинстон Черчилль, его сын Рэндольф (ссылка идёт на сына, но, скорее всего, это был его отец, которого также звали Рэндольф, легендарный лондонский плэйбой, умерший от сифилиса. Между прочим, эти люди и леди Диана относились к одному клану Спенсеров).
В то же время английские критики её просто уничтожали. Вообще всем, кто будет читать эту книгу посоветую обращать внимание на описание героев - многие из них это реальные люди конца викторианской эпохи. Например, Эльтон – это во многом как раз отец Уинстона Черчилля, его мать частично воплощена в Дайане Чесней, частично в Сибилле, но гораздо больше в леди Эльтон. Некто В.М.Мешков нашёл документальные подтверждения, что в первом российском переводе романа (1903 г.) автором значится Мария Корелли, и я думаю стоит ему поверить, да и каждый может удостовериться: на англоязычных сайтах даже намёка нету на то, что книга написана Стокером.
Есть еще вот такая ссылка http://akorsakov.mindmix.ru/134-763.....zhtml, в одном из комментариев довольно детально всё описано. К слову, в 1926 года в Голливуде был снят одноименный фильм, в котором Иван Лебедев играет Амиэля.
Печаль сатаны — Съёмочная группа фильма [30 чел.] Режиссер: Дэвид Уорк Гриффит / D.W. Griffith
Сценарий/идея для фильма: Мари Корелли / Marie Corelli Джон Рассел / John Russell Форрестер Хэлси / Forrest Halsey Джулиан Джонсон / Julian Johnson Джордж Халл / George C. Hull
В ролях: Адолф Менжу / Adolphe Menjou Рикардо Кортес / Ricardo Cortez Кэрол Демпстер / Carol Dempster Лия Де Путти / Lya De Putti Ivan Lebedeff Марсия Харрис / Marcia Harris Lawrence D'Orsay Нелли Сэвидж / Nellie Savage Дороти Хьюз / Dorothy Hughes Жозефин Данн / Josephine Dunn Dorothy Nourse Жана Морган / Jeanne Morgan Barbara Barondess Клод Брук / Claude Brooke Эдди Данн / Eddie Dunn Уилфред Лукас / Wilfred Lucas Продюсер: Дэвид Уорк Гриффит / D.W. Griffith Оператор: Arthur de Titta Гарри Фисшбек / Harry Fischbeck Композитор: Гюго Ризенфельд / Hugo Riesenfeld Монтаж: Джулиан Джонсон / Julian Johnson Джеймс Смит / James Smith Художник: Норман Бель Геддес / Norman Bel Geddes Чарлз М. Керк / Charles M. Kirk
Вопрос 4052 ("...открытым оком" том 30, Игнатий Лапкин): На чём было основано утверждение Оригена, что в конце концов дьявол и его клевреты покаются после определённого срока мучений и все спасутся?
Ответ: Очень привлекательная версия! Но Церковь не приняла её и осудила, как ересь. Я начитывал дважды на плёнку книгу, где очень много рассуждений о диаволе, о смерти , жизни, о писателях и поэтах, о вере и неверии. В книге есть подобный оригенизм, но его можно отбросить, а взять то, что не противоречит Библии. Ориген брал за основание стих: 1Кор.15:28 - «Когда же всё покорит Ему, тогда и Сам Сын покорится Покорившему всё Ему, да будет Бог всё во всём».
Брем Стокер «Скорбь сатаны» (ад для Джеффри Темпеста). Перевод Е. Кохно. А до этого было: («Печаль сатаны» Мария Корелли. Перевод княгини Марии Кропоткиной).
Книга начинается описание бедности одного литератора Джефри Темпеста. Давний товарищ присылает ему перевод из Австралии и предложение принять его друга – князя Риманеза (дьявола в образе человека). «Здесь 50 фунтов, которые ты просил: не спеши возвращать их. Я хочу тебе помочь в этом году, посылая тебе друга - настоящего друга, заметь! Он передаст тебе рекомендательное письмо от меня».
И как в его жизни всё мгновенно изменилось. Джефри получил уведомлении о наследстве от человека, склонного к страшному утверждению, что он продал душу сатане и всё золото его – от дьявола: «родственник моего отца, о котором я смутно слыхал лишь время от времени в детстве, скоропостижно скончался в Южной Америке, оставив меня своим единственным наследником. «Движимое и недвижимое имущество превышает теперь пять миллионов фунтов стерлингов».
И вот дьявол в виде благородного и прекрасного князя Лусио Риманеза входит в жизнь нового олигарха-богача.
«Я хорошо помню то странное впечатление, которое на меня произвело само очертание этого, едва различимого, образа. С первого же взгляда такая величественность в росте и манерах приковала тотчас всё моё внимание… Я сам довольно высокого роста, но он был на полголовы, если не более, выше, и когда я смотрел прямо на него, я думал, что мне никогда не приходилось видеть столько красоты и ума, соединённых в одном человеческом существе!
Прекрасной формы голова указывала на силу и ум и благородно держалась на плечах, достойных Геркулеса. Лицо было овальное и особенно бледное, что придавало почти огненный блеск его тёмным глазам, которые имели удивительно обаятельный взгляд веселья и страдания вместе. Самой замечательной чертой его лица был рот: несмотря на безупречно красивый изгиб, он был твёрд и решителен и не слишком мал. Я заметил, что в спокойном состоянии он отражал горечь, презрение и даже жёсткость.
«Податель сего, князь Риманец, весьма знатный и образованный джентльмен, происходит от одной древнейшей фамилии Европы, то есть, значит, мира. Тебе как любителю древней истории будет интересно узнать, что его предки были халдейскими принцами, которые потом поселились в Тире, откуда, они перешли в Этрурию, где и оставались несколько столетий; последний потомок этого дома, чрезвычайно одарённая и гениальная личность, которую я, как моего хорошего друга, с удовольствием поручаю твоему вниманию.
Некоторые тягостные обстоятельства заставили его покинуть родную провинцию и лишиться большей части своих владений, так что он - странник на значительном протяжении земли. Он много путешествовал и много видел, и имеет широкую опытность в людях и делах. Он - поэт и очень талантливый музыкант, и хотя занимается искусствами только для собственного удовольствия, я думаю, что ты найдёшь его практическое знание в литературных делах весьма полезным в твоей трудной карьере. Я должен прибавить, что во всех отраслях науки он безусловный знаток».
Примечательно, что Лусио-дьявол часто говорит правду о себе. Но никто тому не верит, ибо уже создали его образ иным. И вот этот князь мира сего встречается с писательницей-христианкой Мэвис.
«Я просил вас, Мэвис Клер, - сказал медленно Лючио, - позволить мне услужить вам. У вас гений, редкое качество в женщине, и я бы хотел увеличить ваши успехи. Я не был бы тем, что я есть, если б я не попробовал убедить вас позволить мне помочь в вашей карьере. Вы небогаты; я мог бы показать вам, как это сделать. У вас великая слава, с чем я согласен, но у вас много врагов и клеветников, которые вечно стараются свергнуть вас с завоеванного вами трона. Я мог бы привести их к вашим ногам и сделать их вашими рабами.
С вашей интеллектуальной властью, вашей личной грацией и дарованиями, я мог бы, если б вы позволили, руководить вами, дать вам такую силу влияния, какой ни одна женщина не достигала в этом столетии. Я не хвастун, я могу сделать то, что говорю, и более; и я не прошу с вашей стороны ничего, кроме безотчётного исполнения моих советов. Моим советам нетрудно следовать; многие находят это лёгким!» Выражение его лица было странным, когда он говорил оно было суровым, мрачным, удручённым; можно было подумать, что он сделал какое-нибудь предложение, особенно противное ему самому, вместо предложенного доброго дела помочь трудящейся женщине прибрести большое богатство и почёт. Я ждал ответа Мэвис.
- Вы очень добры, князь Риманец, подумав обо мне, - сказала она после небольшого молчания, - и я не могу представить, почему, так как, в сущности, я - ничто для вас. Я, конечно, слышала от м-ра Темпеста о вашем великом богатстве и влиянии, и я не сомневаюсь, что вы добры! Но я никогда никому ничем не была обязана, никто никогда не помогал мне, я помогала сама себе и предпочитаю впредь так поступать. И, в самом деле, мне нечего желать, кроме счастливой смерти, когда придёт время. Верно, что я небогата, но я и не желаю быть богатой. Я бы ни за что на свете не хотела обладать богатством. Быть окружённой льстецами и обманщиками, никогда не быть в состоянии распознать ложных друзей от настоящих, быть любимой за то, что я имею, а не за то, что я есмь. О нет, это было бы несчастием для меня! И я никогда не стремилась к власти, исключая, может быть, власть завоевать любовь.
И это я имею: многие любят мои книги и через книги любят меня; я чувствую их любовь, хотя я никогда не видела и не знала их лично. Я настолько сознаю их симпатию, что взаимно люблю их, без необходимости личного знакомства. Их сердца находят отклик в моём сердце. Вот вся власть, которую я желаю!
- Вы забываете ваших многочисленных врагов! - сказал Лючио, продолжая сумрачно глядеть на неё.
- Нет, я не забываю их, - возразила она, - но я прощаю им! Они не могут сделать мне вреда. Пока я не унижусь сама, никто не может унизить меня. Если моя совесть чиста, ни одно обвинение не может ранить меня. Моя жизнь открыта всем: люди могут видеть, как я живу и что я делаю. Я стараюсь поступать хорошо, но если есть такие, которые думают, что я поступаю дурно, и если мои ошибки поправимы, я буду рада поправить их. В этом мире нельзя не иметь врагов: это значит, что человек занимает какое-нибудь положение, и люди без врагов обыкновенно безличны.
Все, кто успевает завоевать себе маленькую независимость, должны ожидать завистливой неприязни сотен, которые не могут найти даже крошечного места, куда поставить ногу, и поэтому проигрывают в житейской битве; я искренне жалею их, и когда они говорят или пишут про меня жёстокие вещи, я знаю, что только горесть и отчаяние движут их языком и пером, и легко извиняю их. Они не могут повредить или помешать мне; дело в том, что никто не может повредить или помешать мне, кроме меня самой».
«Прелестный философ, вы почти как Марк Аврелий в своей оценке людей и вещей! - сказал он.
- Но вы женщина, и одной вещи недостаёт в вашей жизни высшего и тихого довольства, вещи, от прикосновения которой философия теряет свою силу, и мудрость сохнет в корне. Любовь, Мэвис Клер! Любви возлюбленного, преданной любви, безрассудной, страстной, такой вы ещё не нашли. Ни одно сердце не бьётся около вашего, ни одна дорогая рука не ласкает вас, вы одиноки!
Мужчины большей частью боятся вас; будучи грубыми дураками сами, они любят, чтобы и женщины их были такими же, и они завидуют вашему проницательному уму, вашей спокойной независимости. Однако что же лучше? Обожание грубого дурака или одиночество, принадлежащее душе, парящей где-то на снежных вершинах гор, только в обществе звезды? Подумайте об этом!
Годы пройдут, и вы состаритесь, и с годами вы почувствуете горечь этого одиночества; вы, без сомнения, удивитесь моим словам; однако же верьте мне, что это правда, когда я говорю, что могу вам дать любовь - не мою любовь, потому что я никогда не люблю, но я приведу к вашим ногам самых надменных людей какой хотите страны света как искателей вашей руки. Вы можете выбирать, и кого бы вы ни полюбили, за того вы выйдете замуж. Но что с вами, почему вы так отшатнулись от меня?»
Она отступила и смотрела на него с ужасом: «Вы пугаете меня! - вымолвила она дрожащим голосом, вся бледная. Такие обещания невероятны, невозможны! Вы говорите, как если б вы были более, чем человек. Вы говорите, моя жизнь одинока. И вы рекомендуете любовь и брак как единственные радости могущие сделать женщину счастливой! Возможно, вы и правы. Я не утверждаю, что вы ошибаетесь. У меня есть много замужних женщин-друзей, но я не поменялась бы своей долей ни с одной из них. Я мечтала о любви, но потому что моя мечта не осуществилась, я не осталась менее довольной.
Если это Господня воля, чтобы я одиноко провела свои дни, я не буду роптать, так как моё уединение не есть действительное одиночество. Работа - мой добрый товарищ, затем у меня есть книги цветы и птицы, я никогда не бываю, в сущности, одна. И я уверена, когда-нибудь моя мечта о любви осуществится - если не здесь, то в будущей жизни. Я могу ждать!»
- Вы в состоянии ждать! Скажите мне, подумайте немного. Можете ли вы вспомнить меня? Есть ли такое время оглянувшись на которое, вы могли бы увидеть моё лицо - не здесь, но в другом месте? Подумайте! Не видели ли вы меня давно, в далёкой сфере красоты и света, когда вы были ангелом, Мэвис, и я был не тем, что я теперь? Как вы дрожите! Вам не следует бояться меня, я не сделаю вам вреда. Я знаю, временами я говорю дико, я думаю о вещах, которые прошли, давным-давно прошли, и я полон сожалениями, которые жгут мою душу более лютым огнём, чем пламя.
Итак, мирская любовь не соблазняет вас, Мэвис, и вы - женщина! Вы, живое чудо, так же чудесны, как чистая капля росы, отражающая в своей крошечной окружности все цвета неба и приносящая с собой на землю влажность и свежесть, куда бы она ни упала! Я ничего не могу сделать для вас, вы не хотите моей помощи, вы отвергаете мои услуги. Тогда, если я не могу помочь вам, вы должны помочь мне».
И, склонившись перед ней на колени, он почтительно взял её руку и поцеловал. - Я немного прошу от вас: молитесь за меня. Я знаю, вы привыкли молиться, так что это не будет для вас в тягость; вы верите, что Бог слышит вас - и когда я смотрю на вас, я верю этому также. Только чистая женщина может сделать веру возможной для человека. Молитесь за меня, как за того, кто потерял своё высшее и лучшее. Я - тот, кто борется, но не осилит, кто томится под гнётом наказания, кто желал бы достичь неба, но проклятой волей человека остаётся в аду. Молитесь за меня, Мэвис Клер! Обещайте это! И таким образом вы поднимете меня на шаг ближе к славе, которую я потерял».
– «Если вы так горячо этого желаете, я обещаю: я буду молиться, чтоб странная и горькая скорбь, по-видимому, снедающая вас, удалилась бы из вашей жизни».
- Скорбь! - повторил он, прерывая её и вскакивая на ноги с жестом, проникнутым страстью. - Женщина, гений, ангел, кто бы вы ни были, не говорите об одной скорби для меня. У меня тысяча тысяч скорбей - нет, миллион миллионов, которые, как пламя, пылают в моём сердце и так глубоко сидят! Гнусные и мерзостные преступления мужчин, низкие обманы и жестокости женщин, бесчеловечная, лютая неблагодарность детей, презрение к добру, мученичество ума, себялюбие, скупость, чувственность человеческой жизни, безобразное кощунство и грех творений по отношению к Творцу - вот они, мои бесконечные скорби! Они держат меня в несчастии и в цепях, когда бы я хотел быть свободным. Они создают ад вокруг меня и бесконечную муку и совращают меня с пути истины, пока я не делаюсь тем, кем не могу назваться ни себе, ни другим. А между тем... вечный Бог мне свидетель...
Я не думаю, чтоб я был так же дурен, как самый дурной человек на земле. Я искушаю, но я не преследую; я предводительствую многими людьми, однако я действую так открыто, что те, кто следует за мной, делают это больше по своему выбору и свободной воле, нежели по моему убеждению.
Вы выглядите испуганной, но будьте уверены, что у вас никогда не было меньшей причины для страха; Вы обладаете правдой и чистотой; я чту то и другое. А вам не дам ни совета, ни помощи для устройства вашей жизни поэтому сегодня вечером мы расстанемся, чтоб больше не встретиться на земле. Никогда больше, Мэвис Клер, нет, я не появлюсь у вас на дороге во все дальнейшие дни вашего спокойного и сладостного существования - перед небом клянусь в этом!
Вы хорошо делаете, что не доверяете мне. Ваш инстинкт правильно указывает вам. Если бы побольше было таких, как вы, сомневающихся во мне и отталкивающих меня! Одно слово: если, когда я уйду, вы случайно иной раз подумаете обо мне, подумайте, что я больше достоин сожаления нежели самый парализованный, умирающий с голоду бедняк, когда-либо пресмыкавшийся на земле, потому что у него может быть надежда, а у меня нет никакой. И когда вы будете молиться за меня - так как я вынудил у вас обещание, - молитесь за того, кто не смеет молиться за себя. Вы знаете слова: «Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого».
Сегодня вечером вы были введены в искушение, но избавились от лукавого, как только может честная душа. А теперь прощайте! В жизни я вас больше не увижу; в смерти - да! Я посещал многие смертные одры в ответ на приглашение умирающих, но я не буду присутствовать у вашего. Быть может, когда ваша отлетающая душа будет у предела между мраком и светом, вы узнаете, кто я был и есть - и вы поблагодарите Бога с последним вашим дыханием, что мы расстались в эту ночь, как расстаемся теперь - навеки!»
Сибилла же, жена Джефри, влюбилась в Лусио Риманеза, не подозревая, что тот есть дьявол в образе князя. И вот она ночью вышла на свидание с князем, а вслед её вышел и муж. И что же он увидел?
«Я люблю вас! - простонала она. - Лючио, я люблю вас, и моя любовь убивает меня! Будьте милосердны! Имейте сострадание к моей страсти! Полюбите меня на один час, на один короткий час! Это немного, что я прошу, и потом делайте со мной, что хотите, мучьте меня, опозорьте меня в глазах общества, прокляните меня перед небом. Мне всё нипочем, я ваша телом и душой; я люблю вас! Разве я так противна вам? Многие мужчины отдали б свою жизнь, если б я сказала им то, что говорю вам, но они ничто для меня, вы один - весь мой свет, дыхание моей жизни!»
Он повернулся к ней таким резким движением, что я испугался, и презрительное выражение его лица стало ещё явственнее.
- Я знаю, что вы меня любите! - сказал он, и оттуда, где я стоял, я увидел холодную улыбку на его губах и насмешку в глазах. - Я всегда знал это! Ваша душа вампира рванулась к моей при первом моём взгляде, брошенном на вас, вы от начала были фальшивой и бесчестной женщиной, и вы узнали вашего учителя! Да, вашего учителя!
Она вскрикнула, как бы от страха, а он, наклонившись, грубо схватил её руки и сжал в своих. - Выслушайте хоть один раз правду о себе от одного, кто не боится её высказать! Вы любите меня, и, действительно, я могу требовать ваше тело и душу, если я этого захочу. Вы вышли замуж с ложью на устах; вы клялись в верности вашему мужу перед Богом, уже с неверностью в мыслях, и вы сами обратили мистическое благословение в кощунство и проклятие. Не удивляйтесь тогда, что проклятие пало на вас. Поцелуй, который я дал вам в день вашей свадьбы, разлил огонь в вашей крови и закрепил вас моей.
Да, вы бы прилетели ко мне в ту самую ночь, если б я потребовал этого, если б я любил вас, как вы любите меня, то есть если б я называл болезнь тщеславием и желание таким именем, как любовь. Теперь выслушайте меня! - Я ненавижу вас! Да, я ненавижу вас и всех женщин, подобных вам, потому что вы развращаете свет, обращаете добро в зло, превращаете безумие в преступление, обольщая вашим обнажённым телом и лживыми глазами. Вы делаете из людей безумцев, подлецов и животных! Когда вы умираете, ваше тело порождает нечистоту; тина и плесень образуются из вещества, которое раньше было прекрасно для удовольствия мужчины; вы бесполезны в жизни, вы делаетесь ядом в смерти, я ненавижу вас всех! Я читаю вашу душу, она для меня - открытая книга. –
– Говорите, что хотите, говорите обо мне всё, что хотите, вы не можете сказать не правды. Я дрянная, я признаю это. Но стоит ли быть добродетельной? Какое удовольствие даёт честность? Какая благодарность от самоотречения? Пройдёт несколько лет, и мы все умрём и будем забыты даже теми, кто любил нас. Зачем же терять радости, которые мы можем иметь? Разве так трудно полюбить меня даже на один час? Разве я не красива? Разве вся эта красота моего лица и форм не стоит ничего в ваших глазах?»
«Женские слова, женский вздор! Крик оскорблённой самки, которой не удаётся прельстить избранного самца. Такая любовь, как ваша! Что она такое? Унижение для того, кто примет её; стыд для того, кто доверится ей! Вы хвалитесь своей красотой; ваше зеркало показывает вам приятный образ, но ваше зеркало лжёт так же хорошо, как и вы. Вы видите в нём не отражение себя, иначе вы бы в ужасе отпрянули назад... Вы просто смотрите на вашу телесную оболочку, как на платье из парчи, - тленную, преходящую и только годную, чтоб смешаться с пылью, откуда она произошла. Ваша красота! Я ничего из неё не вижу, я вижу вас. И для меня вы безобразны и останетесь безобразной навсегда. Я ненавижу вас! Ненавижу вас со всей горечью неизмеримой ненависти, так как вы сделали мне зло, нанесли мне оскорбление! Вы прибавили ещё новую тяжесть к бремени наказания, которое я несу!»
Она сделала движение вперёд с распростёртыми руками; он оттолкнул её бешеным жестом.
– «Отойдите! - сказал он. Бойтесь меня, как неведомого ужаса! О Небо! Подумать: прошлой ночью я поднялся на шаг ближе к потерянному свету! А теперь эта женщина тянет меня назад, вниз, и я опять слышу, как запираются ворота в Рай. О бесконечное мучение! О нечестивые души мужчин и женщин! Разве не осталось в вас капли милосердия Божьего? Разве вы хотите сделать мою скорбь вечной?» О вероломная женщина!
- Лючио! Да, хотя вы ненавидите меня, но вы не можете помешать мне любить вас; я буду любить вас, пока не умру!» Он пристально посмотрел на неё, и мрак сгустился на его лице. – «А после смерти? - спросил он.
- Будете ли вы тогда меня любить?» В его тоне звучала жестокая насмешка, которая, казалось, смутно ужаснула её.
- После смерти... - запнулась она.
– «Да, после смерти! - повторил он сумрачно. И если у вас нет веры в Бога, чтоб излечить эту болезнь, она сделает своё дело даже в последний момент, когда смерть схватит вас за горло и остановит ваше дыхание. Улыбка на ваших ледяных губах будет тогда, поверьте мне, улыбкой не святой, но грешницы. Смерть никогда не обманешь, хотя жизнь обмануть можно. А потом... Я опять спрашиваю: будете ли вы любить меня?.. когда вы узнаете, кто я?
– И ад! - прервал он с тихим смехом. - Идите сюда! Если вы меня так любите, - сказал он, - то опуститесь на колени и поклонитесь мне».
- Каждым фибром моего существа я поклоняюсь вам! - страстно шептала она. - Мой царь, мой бог! Те жестокости, что Вы мне говорите, только усиливают мою любовь к Вам; Вы можете убить меня, но не можете изменить меня! За один поцелуй Ваших губ я бы отдала жизнь, за одно Ваше объятие я б отдала душу»
– «Есть ли у вас душа, чтоб отдать её, - спросил он насмешливо, - не отдана ли она уже? Вы должны вначале удостовериться в этом. Стойте, где вы стоите, и дайте мне посмотреть на вас. Так! Женщина, носящая имя мужа, пользующаяся честью мужа, одетая в платье, купленное на деньги мужа, и оставляющая спящего мужа, чтоб обесчестить его и осквернить себя самым вульгарным распутством! И это всё, что культура цивилизации девятнадцатого века может сделать для вас! Я лично предпочитаю варварский обычай старых времен, когда грубые дикари дрались за своих женщин, как они дрались за свой рогатый скот, обращались с ними, как со скотом, и держали их на своих местах, никогда не помышляя ожидать от них таких добродетелей, как правда и честь. Если б женщины были чисты и честны, тогда потерянное счастье мира могло бы вернуться к нему, но большинство из них, подобно вам, - лгуньи, претендующие быть не тем, что они есть. Вы говорите: я могу делать с вами, что хочу, - мучить вас, убить вас, опозорить вас в глазах общества и проклясть вас перед небом, если только я полюблю вас!
Я не стану ни убивать вас, ни позорить вас, ни проклинать вас, ни любить вас - я просто позову вашего мужа! Женщина, фальшивая и проклятая! Вы не знаете, чего вы домогаетесь! Всё, что вы требуете от жизни, будет вашим после смерти. Для неверных нет любви, для порочных нет радости. Не прибавляйте ничего к моей ненависти и мщению. Идите, пока ещё есть время, идите и встречайте судьбу, которую вы сами для себя приготовили, так как ничто не может изменить её. А что касается меня, кого вы любите, перед кем вы стояли на коленях, поклоняясь, как идолу... Что же, обуздайте ваши пламенные желания, прекрасный злой дух! Имейте терпение! Мы встретимся в непродолжительном времени!»
Сибилла заперлась в спальне и отравилась ядом. Её муж, взломав дверь входит ночью в её спальню включает электрический свет и видит: «На расстоянии аршина от странного окоченелого белого существа, смотрящего на себя в зеркало в серебряной раме широко открытыми напряжёнными и стеклянными глазами!
- Сибилла! - задыхаясь, шепнул я. - Моя жена!... Но слова замерли у меня в горле. Была ли это действительно моя жена - эта ледяная статуя женщины, следящая так пристально за своим бесчувственным изображением? Я глядел на неё с удивлением, с сомнением, как если б она была чужой; я с трудом узнал её черты её тёмные с бронзовым отливом волосы, тяжело падавшие вокруг неё, как струящиеся волны...
Я взглянул на её лицо, затем на отражение этого лица в зеркале, и опять я пришёл в недоумение: была ли это, могла ли это быть Сибилла, в конце концов? Сибилла была красавицей, а у этой мёртвой женщины была дьявольская улыбка на посиневших разомкнутых губах и леденящий ужас в глазах!
- Теперь, Сибилла, - громко сказал я, - мы одни, ты и я, одни с нашими отражающимися в зеркале образами - ты мёртвая, а я живой! В твоих теперешних условиях ты неопасна для меня. Твоя красота исчезла! Твоя улыбка, твои глаза, твоё прикосновение не могут возбудить во мне страсть! Что скажешь ты? Я слышал, что мёртвые могут иногда говорить, и ты должна поправить зло, какое ты мне сделала, ложь, на какой ты основала наш брак, преступление, какое ты лелеяла в своём сердце! Должен ли я прочесть твою мольбу о прощении здесь?
И я собрал исписанные листы бумаги в одну руку, скорее чувствуя, чем видя их. Я подвинул стул близко к нему и сел, следя за отражением моего лица рядом с лицом самоубийцы.
Я был поглощён страшной ночной беседой, которую я затеял для себя, и так проникся ею, что потушил все электрические лампы в комнате, кроме двух свечей по обеим сторонам туалетного стола. Когда я сделал это, труп стал выглядеть более синеватым и ужасным; я опять сел и приготовился читать последнее послание мертвой.
- Теперь, Сибилла, - пробормотал я, наклонившись немного вперёд и замечая с болезненным интересом, что в продолжении последних нескольких минут её рот ещё больше разжался, и улыбка стала ещё безобразнее, - теперь исповедуйся в своих грехах! Так как я здесь, чтобы слушать. Такое немое выразительное красноречие, как твоё, заслуживает внимания!
Вот что заключал «последний документ» без обращения: «Я решилась умереть. Не от страсти или блажи, но по зрелому обсуждению и, как я думаю, необходимости. Мой мозг утомился задачами, моё тело утомилось жизнью; лучше покончить с этим. Идея смерти, означающая уничтожение, - сладка мне. Я рада, что по моей собственной воле я могу остановить это беспокойное бьющееся сердце, эту волнующуюся горячую кровь, эту мучительную боль нервов.
Как я ни молода, но у меня теперь нет больше интереса к существованию, я ничего не вижу, кроме огненных глаз моего возлюбленного, его богоподобных черт, его порабощающей улыбки, и это потеряно для меня. На короткое время он был моим светом, моей жизнью - он ушёл, и без него всё пустота, всё мрак. Как могла бы я влачить одна медленно проходящие часы, дни, недели, месяцы и годы? Хотя лучше быть одной, чем в скучной компании самоудовлетворённого, самодовольного и надменного дурака, как мой муж.
Он покинул меня навсегда - так он говорит в письме, принесённом мне девушкой час назад. Это именно то, чего я ожидала от него: может ли человек его типа найти прощение за удар, нанесённый его самолюбию! Если б он изучил мою натуру, понял бы мои душевные волнения или старался бы, по крайней мере, руководить мной и помогать мне; если б он показал мне хоть какой-нибудь знак великой истинной любви, о которой иногда мечтают, но которую редко находят, - я думаю, мне было бы жаль его теперь, я даже просила бы у него прощения за то, что вышла за него замуж.
Но он обращался со мной, как он мог бы обращаться с купленной любовницей, то есть он кормил меня, одевал, осыпал драгоценностями и снабжал деньгами за то, что я была игрушкой его страстей, но он не дал мне ни одного намёка на симпатию, ни одного доказательства самоотверженности или человеческой снисходительности. Поэтому я ничего не должна.
И теперь он и мой возлюбленный, который не будет моим любовником, уехали вместе; я свободна делать, что хочу, с этим маленьким пульсом во мне, называемым жизнью, который, в конце концов, - только легко рвущаяся нитка. Никого нет, чтобы помешать мне покончить с собой. Хорошо, что у меня нет друзей; хорошо, что я познала лицемерие и притворство света и одолела тяжёлые истины жизни, что нет любви без сладострастия, нет дружбы без личного интереса и нет так называемой добродетели без сопровождаемого ею сильнейшего порока. Кто, зная эти вещи, захочет принять в них участие! На краю могилы я оглядываюсь на короткую перспективу прожитых лет, и я вижу себя ребёнком в этом самом месте…
Я остановилась здесь и посмотрела на себя в зеркало. Какая я красавица! Я гляжу с восхищением на мои глубокие и лучистые глаза, на тёмные шелковые ресницы, на нежную окраску щёк и губ, на округлённый подбородок с его хорошенькой ямочкой, на чистые линии моего тонкого горла и белоснежной шеи, на блестящую волну моих длинных волос.
Всё это было мне дано, чтобы привлекать и порабощать мужчин, но мой возлюбленный, которого я люблю всем этим своим дышащим, живущим и обаятельным существом, не видит красоты во мне и отталкивает меня с таким презрением, которое проникает в мою душу! Я стояла на коленях перед ним, я молилась ему, я умоляла его - напрасно! И я должна умереть! Одна лишь фраза звучит для меня надеждой, хотя она была произнесена с жестокостью, и его вид был полон гнева. «Терпение! - шепнул он. – Мы скоро встретимся!» Что он хотел этим сказать? Какая может быть встреча теперь, когда смерть должна закрыть ворота жизни, и даже любовь пришла бы слишком поздно!.. Я отперла свою шкатулку для драгоценностей и вынула спрятанную там смертоносную вещь - яд, который мне доверил один из докторов, лечивших мою мать.
(прод. следует)
Пс.118:113 – «Вымыслы человеческие ненавижу, а закон Твой люблю». Более подробную информацию вы можете получитьЗДЕСЬ http://www.kistine1.narod.ru
- Держите его под ключом, - сказал он, - и будьте уверены, что он служит только для наружного употребления. В этой склянке его достаточно, чтобы убить десять человек, если проглотить по ошибке. Я смотрю на него с удивлением. Он бесцветен, и его едва ли хватит, чтобы наполнить чайную ложку... Однако... Он даст мне вечный мрак и закроет навсегда чудесную сцену вселенной... Так мало, чтоб сделать так много!..
Я дрожу, но не от холода или страха: это просто возбуждение нервов, инстинктивное отвращение тела и крови при близкой перспективе смерти. Из всех разнообразных типов человеческих существ, мне кажется, я ненавижу класс поэтов. Я вижу в зеркале мое засиявшее лицо: мои глаза блестят, и ямочки около губ то появляются, то исчезают, придавая моему выражению чарующую привлекательность. Между тем через несколько часов эта красота будет уничтожена, и через несколько дней черви будут кишеть там, где теперь играет улыбка.
Мне пришла мысль, не должна ли я произнести молитву. Она была бы лицемерной, но подобающей случаю. Чтобы умереть прилично, необходимо посвятить несколько слов церкви. Я полагаю, учёные не думают, в какое странное состояние своими передовыми теориями они приводят человеческий ум в час смерти. Они забывают, что на краю могилы приходят мысли, которые не могут быть утешены научными тезисами... Однако я не хочу молиться; мне кажется подлым, что я, которая не молилась с детства, стану теперь глупо повторять фразы, чтобы только удовлетворить невидимые силы.
Я смотрела в каком-то оцепенении на маленький флакон с ядом в моей руке. Он теперь совершенно пуст. Я проглатывала каждую каплю содержавшейся в нём |жидкости, я выпила его быстро и решительно, как пьют противное лекарство, не давая себе времени для размышления или колебания. Вкус его едкий и жгущий мне язык, но сейчас я не осознаю болезненного результата. Я буду следить за своим лицом в зеркале и замечать приближение смерти: это будет, во всяком случае, новое и не лишённое интереса ощущение... Я думаю, что я потеряла сознание... так как я нашла себя лежащей на полу. Острая и мучительная боль пробежала по моему телу и заставила меня вскочить на ноги. Я до крови кусала губы, чтоб не закричать от испытываемых страданий и не встревожить дом.
Неописуемые муки сделали из меня на несколько минут корчащееся, стонущее, безмолвное существо. Действительно, эта микстура смертоносна; страдание ужасно... ужасно... Оно свело судорогой каждый член и заставило трепетать каждый нерв. Взглянув в зеркало на лицо, я вижу, что оно уже изменилось. Оно осунулось и посинело - вся розовая окраска губ исчезла, глаза неестественно двигаются... Около углов рта видны синие знаки, как и на висках, и я замечаю необыкновенно сильное биение вен у горла.
Каковы бы ни были мои мучения, теперь нет лекарства - и я решила сидеть здесь и изучать до конца мои черты. «Жница, имя которой Смерть», наверное, близко, готовая собрать своей рукой скелета мои длинные волосы, как сноп спелого хлеба... мои бедные прекрасные волосы! Как я любила их блестящую волну и расчёсывала их, и обвивала их вокруг своих пальцев... И как скоро они будут, подобно плевелам, в чернозёме!
Пожирающий огонь пылает в моём мозгу и теле, я вся горю, и во рту у меня пересохло от жажды; я выпила несколько глотков холодной воды, но легче мне не стало. Это благодаря могучему усилию воли я в состоянии продолжать писание; моя голова кружится, и что-то душит меня за горло... Одно мгновение я думала, что умираю... Мучительные боли разрывали меня, я могла бы позвать на помощь, и я сделала бы это, если бы мне был оставлен голос.
Но я могу говорить только шёпотом, я бормочу своё собственное имя: «Сибилла! Сибилла!» - и едва слышу его. Теперь я сознаю глубокую тишину везде, мной овладело полное онемение и отрадный отдых от болей, но я вижу моё лицо в зеркале и знаю, что это - лицо мёртвой. Всё скоро кончится; несколько тяжёлых вздохов - и я буду спокойна. Я довольна, так как свет и я никогда не были добрыми друзьями; я уверена, если бы мы могли знать до нашего рождения, что такое в сущности жизнь, мы бы никогда не взяли на себя труд жить. ...Ужасный страх напал на меня. Что, если смерть не то, чем считают её учёные; положим, она другая форма жизни. Быть может, я теряю одновременно и рассудок, и бодрость?..
И что значит это ужасное сомнение, овладевшее мной?.. Я начинаю сбиваться... Чувство ужаса подползает ко мне... У меня нет больше физических болей, но что-то худшее, чем боль, гнетёт меня... чувство, которое я не могу определить. Я умираю... умираю!.. Я повторяю это себе в утешение... Через короткое время я буду глуха, слепа и бессознательна... Зачем же тишина вокруг меня нарушена звуком? Я прислушиваюсь... и явственно слышу шум диких голосов, смешанных с грохотом и раскатами отдалённого грома!..
О Господи!.. Позволь мне писать, писать, пока могу! Позволь мне держать ещё крепко нить, привязывающую меня к земле, дай мне время, время раньше, чем я исчезну, погружусь в темноту и пламя! Позволь мне написать для других ужасную правду, как я вижу её, о смерти! Нет! Нет, нет! Я не могу умереть! Я выхожу из своего тела; я мало-помалу вырываюсь из него в необъяснимых мистических муках, но я не умираю, я переношусь в новую жизнь, неясную и обширную!... Я вижу новый свет, полный тёмных образов, смутных, однако безобразных! Они летят ко мне, делая мне знаки. Я в полном сознании, я слышу, я думаю, я знаю! Смерть - лишь человеческая мечта, утешительная фантазия; она действительно не существует, в мире есть только жизнь!
О горе! Я не могу умереть! В моём смертном теле я могу едва дышать; перо, которое я стараюсь держать, напишет скорее само, чем моей колеблющейся рукой, но эти страдания - муки рождения, а не смерти!.. Всеми силами души я борюсь, чтоб не погрузиться в ту чёрную бездну, которую я вижу перед собой. Я продолжаю бороться, дрожа, я смотрю в тёмную пустоту, и теперь кругом всё крылья огненного цвета; они наполняют пространство, они окружают меня, они гонят меня вперёд, они кружатся вокруг меня и колют меня, точно стрелами и градом!..
Ад и геенна реальны. Ты не должен идти в ад.
Позволь мне писать дальше, писать этой мёртвой телесной рукой... Ещё одно мгновение, страшный Бог!.. Ещё одно мгновение, чтобы написать истину, ужасную истину смерти, самая тёмная тайна которой - жизнь, не известная людям! Я живу! Новая, сильная, стремительная жизненность овладела мной, хотя моё тело почти мёртво! Слабая дрожь ещё пробегает по нему, и я заставляю его ослабевшую руку писать эти последние слова: я живу! К моему отчаянию и ужасу, к моему сожалению и мучению, я живу! О невыразимое горе этой новой жизни! И Бог, в Котором я сомневаюсь, Бог, Которого меня учили отрицать, этот оскорблённый и поруганный Бог существует! И я могла бы найти Его, если бы хотела, тысяча голосов кричит мне об этом!..
Слишком поздно! Слишком поздно! Багряные крылья бьют меня, эти странные, неясные, безобразные образы окружают меня и двигают вперед... в дальнейшую темноту... среди ветра и огня!.. Послужи мне ещё немного, умирающая рука, пока я не уйду... Мой терзаемый дух должен заставить тебя написать то, что нельзя назвать, что земные глаза могут прочесть и что может послужить своевременным предупреждением для земных существ!.. Я знаю, наконец, кого я любила! Кого я избрала, кому я молилась!.. О Господи, будь милосерден!.. Я теперь знаю, кто требует моего поклонения и тянет меня в мир пламени... его имя...»
Тут кончилась рукопись - неоконченная, прерванная внезапно, и на последней фразе было чернильное пятно, как будто перо было силой вырвано из омертвелых пальцев и второпях брошено. Я дрожа встал со стула. Я посмотрел искоса на мою мёртвую жену - на ту, которая со сверхъестественным усилием объявила себя ещё живущей, которая странным невообразимым образом, по-видимому, писала после смерти в неистовом желании дать страшное объяснение, которое тем не менее осталось необъяснимым! Застывший труп теперь действительно ужасал меня, а я не смел дотронуться до него, я едва смел глядеть на него».
Джефри сразу же встречается с писательницей Мавис. Она прочитала предсмертное письмо Сибиллы и говорит: «Я опасалась, что это так... Вы мне хотите сказать, что не верите в будущую жизнь?» - Безусловно! - ответил я с убеждением. - Значит, для вас это ничто? Это печальное уверение, что она не умерла, но она снова живёт в неописуемых страданиях! Вы не верите в это? - Разве кто-нибудь верит в бред умирающих! - ответил я. - Она, как я сказал, страдала муками яда и страсти и в этих муках писала...
- Так вас невозможно убедить в истине? - спросила Мэвис торжественно. - Неужели ваши умственные понятия так болезненны, что вы не знаете, вне всякого сомнения, что этот мир - только тень других миров, ожидающих нас? Уверяю вас, в один прекрасный день вы будете вынуждены принять это ужасное знание! Я знакома с вашими теориями; ваша жена имела такие же верования, или, скорее, неверия, как и вы, однако она наконец была убеждена! Я не буду пытаться доказывать вам. Если это последнее письмо несчастной девочки, на которой вы женились, не может открыть ваши глаза на вечные дела, каких вы не признаете, ничто никогда не поможет вам. Вы во власти вашего врага!
— О ком вы говорите, Мэвис? - удивленно спросил я, заметив, что она стояла как бы во сне, задумчиво устремив глаза в пространство, и её разомкнутые губы дрожали. - Ваш враг! Ваш враг! - энергично повторила она. - Мне чудится, что его тень стоит теперь вблизи вас! Послушайтесь этого голоса умершей, голоса Сибиллы, что она говорит!.. «О Господи, будь милосерден... Я знаю теперь, кто требует моего поклонения и тянет меня в мир пламени... его имя...»
— Хорошо! - пылко прервал я. - Она прервала здесь. Его имя? — Лючио Риманец! - сказал Мэвис дрожащим голосом. - Я не знаю, откуда он пришёл, но я беру Бога свидетелем моей веры, что он творец зла, злой дух в красивом человеческом образе, разрушитель и совратитель! Его проклятие пало на Сибиллу с той поры, когда она встретила его; то же проклятие лежит на вас! Оставьте его, если вы разумны, бегите от него, пока есть возможность, и никогда не позволяйте ему снова увидеть вас!»
Позже, в путешествии на корабле Джефри спросил Лучио, верит ли он в Бога. Лусио-дьявол ответил: «Я могу сказать вам, что я верую в Бога как в Действительное и Положительное Существо, и это, вероятно, есть первый из уставов Церкви. «Вы верите в Бога! - повторил я его слова, глупо уставившись на него». Он казался серьёзным. Он всегда казался серьёзным, говоря о Божестве.
- Вы верите в Бога! - опять повторил я нерешительно. - Взгляните! - сказал он, поднимая руку к небу. - Там несколько проносящихся облаков закрывают миллионы миров - непроницаемых, таинственных, однако действительных. Там, внизу - и он указал на море, - скрываются тысячи вещей, природу которых, хотя океан и составляет часть земли, не изучили ещё человеческие существа. Между этими высшими и низшими пространствами непонятного, однако Абсолютного, стоите вы, определённый атом ограниченных способностей, не знающий, долго ли продержится слабая нитка вашей жизни, тем не менее высокомерно в вашем бедном мозгу балансирует вопрос: снизойдёте ли вы с вашей мелкостью и некомпетентностью признать Бога, или нет?
Сознаюсь, что из всех удивительных вещей вселенной это особенное состояние современного человечества более всего удивляет меня! Упорное принятие того ужасного знания, что тяготеет надо мной, - ответил он с мрачной улыбкой. - Я не говорю, что я был добровольным или быстрым учеником; я страдал, изучая то, что я знаю! - Вы верите в ад? - вдруг спросил я. - И в Сатану, Архиврага человечества?»
Он молчал так долго, что я был удивлён; губы его побелели, и странная, почти мёртвенная неподвижность его черт придавала им какое-то страшное выражение. После паузы он повернул ко мне свои глаза; напряжённая, жгучая горесть отражалась в них, хотя он улыбался. - Конечно, я верю в ад! Как же может быть иначе, если я верю в небо? Если есть верх, то должен быть и низ. Если есть свет, то также должна быть тьма!
И... относительно Архиврага человечества: если половина историй, рассказываемых о нём, верны, то он должен быть самым жалким и достойным сожаления существом в мире! Что были бы скорби тысячи миллионов миров в сравнении со скорбями Сатаны! - Скорби! - повторил я.
- Предполагается, что он чувствует радость, делая зло! - Ни ангел, ни дьявол не могут этого чувствовать, - сказал он медленно. - Радоваться, делая зло, - это временная мания, которая интересует только человека; чтобы зло вызывало настоящую радость, должен снова возобновиться Хаос. И я опять скажу: скорби Сатаны! Скорби неизмеримые, как сама вечность. Вообразите их! Быть изгнанным с небес! Слышать сквозь бесконечные сферы отдалённые голоса ангелов, которых однажды он знал и любил! Блуждать среди пустынь темноты и тосковать о небесном свете, который был раньше воздухом и пищей для его существа, - и знать, что человеческая глупость, человеческая жестокость, человеческий эгоизм держат его таким образом в изгнании, отверженным от прощения и мира!
Человеческое благородство могло бы поднять заблудшего духа к пределам его потерянных радостей, но человеческая подлость тянет его опять вниз. Муки Сизифа легки по сравнению с муками Сатаны! Неудивительно, что он ненавидит человечество! Мало порицания ему, если он вечно старается уничтожить жалкий род; не диво, что он оспаривает их участие в бессмертии! Думайте об этом, как о легенде. Христос искупил человека и Своим учением показал, как может человек искупить дьявола!» - Я вас не понимаю, - сказал я».
Странная горечь и страстность его тона внушали мне благоговение. - Вы не понимаете? Однако моя мысль едва ли нелепа! Если бы люди были верны своим бессмертным инстинктам и Богу, который сотворил их; если б они были великодушны, честны, бесстрашны, бескорыстны, правдивы; если б женщины были чисты, мужественны, нежны и любящи - разве вы не можете себе представить, что красоту и силу такого света Люцифер, Сын Утра, любил бы - вместо того, чтобы ненавидеть? Что закрытые двери Рая были бы отперты, и что он, поднявшись к Создателю по молитве чистых существ, опять бы стал носить Ангельский венец? Разве вы не можете понять это, даже путём легендарной истории?
- Ну да, для легендарной истории идея очень красива, - согласился я. - И для меня, как я вам уже сказал раньше, совершенно нова. А так как мужчины никогда не будут честными, или женщины - чистыми, то я боюсь, что у бедного дьявола плохи шансы когда-нибудь достичь искупления! - Я также боюсь этого! - И он посмотрел на меня со странной усмешкой. - Я очень боюсь, что это так! И, хотя его шансы весьма слабые, я скорее уважаю его за то, что он Архивраг такой недостойной расы!» Я упал на колени и почти молился Богу, в Которого всю свою жизнь не верил и Которого отрицал.
- Знаешь ли ты меня теперь, человек, которого мои миллионы сделали несчастным, или ты нуждаешься, чтоб я сказал тебе, кто я? Мои губы зашевелились, но я не мог говорить; ясная и страшная мысль, озарившая мой ум, казалась слишком переходящей границы материальных чувств, чтобы смертный мог её выговорить. - Будь нем, будь недвижим, но слушай и чувствуй! - продолжал он. - Верховным могуществом Бога, так как нет другого могущества ни в мире, ни на небе, я управляю и повелеваю тобой, когда твоя собственная воля отставлена в сторону, как ничто.
Я выбираю тебя из миллионов людей, чтоб ты прошёл урок в этой жизни, какой все должны пройти в будущей; пусть все способности твоего разума приготовятся принять то, что я сообщу, и передай это твоим собратьям, если ты сознаёшь, что у тебя есть душа. Ты один из «счастливых» людей света, - продолжал он, глядя на меня прямо и безжалостно.
Небесные силы видят в тебе бесстыдного эгоиста, настойчиво искажающего их божественный образ вечности, и этому греху нет извинения и нет спасения от наказания. Кто бы ни предпочитал своё «я» Богу и в высокомерии этого я осмеливался сомневаться и отрицать Бога, тот призывает другую силу для управления своей судьбой – силу зла, созданную и поддерживаемую непослушанием и порочностью человека, - ту силу, которую смертные называют Сатаной, князем тьмы, но которую некогда звали Люцифером, князем света...
Знаешь ли ты меня... теперь?» Если ты не знаешь меня, если ты не чувствуешь своей осуждённой душой, что ты узнал меня, то это потому, что ты не хочешь узнать. Так я прихожу к людям, когда они наслаждаются в своём предумышленном самоослеплении и тщеславии; так я делаюсь их постоянным товарищем, угождая им в их излюбленных пороках.
Так я принимаю образ, что нравится им и подходит мне для их нравов. Они делают из меня, что я есть; они переделывают сам мой вид по моде их быстротечного времени. В течение всех переменчивых и повторяющихся эр они находили для меня странные имена и титулы, и их верование сделало из меня чудовище, будто бы воображение могло создать худшее чудовище, чем дьявол в человеческом виде. Такой великий дар, как в тебе Темпест, редко посылается смертному, и горе тому, кто получая его, пользуется им только для себя, а не для Бога. Божественные законы мягко направляли тебя на путь прилежания, на путь страдания, разочарования, самоотречения и бедности, так как только ими человечество облагораживается и стремится к совершенству.
Через скорбь и тяжёлый труд душа вооружается для битвы и укрепляется для победы. Но ты - ты питал злобу к расположению Неба к тебе. Бедность сводила тебя с ума, голод причинял тебе болезненность. Однако бедность лучше, чем высокомерное богатство, голод здоровее, чем самоудовлетворение. Ты не мог ждать: твои горести казались тебе чудовищными, твои стремления - похвальными и чудесными, горести и стремления других были ничто для тебя; ты готов был проклясть Бога и умереть. Жалея себя, восхищаясь собой и никем, другим, с сердцем, полным горечи, и с проклятием на устах, ты жадно стремился уничтожить и свой гений, и свою душу. По этой причине к тебе явились твои миллионы: так я сделал!
О безумец! Как только я пришёл, я предупреждал тебя, в тот самый день, как мы встретились: я сказал тебе, что я не тот, чем кажусь. Элементы Господа грохотали угрозу, когда мы заключили наш дружеский договор. И я, когда я увидел последнюю слабую борьбу, сопротивление и недоверие не совсем тупой души в тебе, разве я не настаивал, чтобы ты дал волю своим лучшим инстинктам? Ты - насмешник над сверхъестественным. Ты - издевающийся над Христом.
Тысячи намёков давались тебе, тысячи случаев предоставлялись тебе сделать добро, принудив меня оставить тебя, что принесло бы мне желанный отдых от скорби, облегчение на минуту от муки. Теперь узнай от меня, кто соткал паутину, в которую ты так охотно запутался. Твои миллионы были моими. Человек, что оставил их тебе в наследство, был жалкий скряга и дурной до глубины души. Умножая свои богатства, он сошёл с ума и убил себя в припадке безумия.
Ты думаешь, что я друг, - сказал он. - Тебе следовало бы считать меня врагом, потому что тот, кто льстит человеку за его добродетели или потворствует ему в его пороках, есть худший враг того человека. Но ты считал меня удобным товарищем с тех пор, как я стал служить тебе, - я и мои последователи со мной. Ты не мог понять этого, ты, который глумишься над сверхъестественным! Ты мало думал об ужасных деятелях, что производили чудеса на твоём празднике! Ты мало думал, что злые духи готовили дорогой банкет и разливали сладкие вина!
Прислуживала свита из ада! Мои слуги выглядели, как люди, так как воистину мало разницы между человеком и дьяволом. Это было отменное сборище! Мой образ нравится всем, в этом - мой рок и наказание. Однако даже в этой маске человека, что я ношу, люди признают моё превосходство.
Каждый грех каждого человеческого существа прибавляет тяжесть к моим страданиям и срок моему наказанию; однако я должен держать мою клятву относительно мира! Я поклялся искушать, сделать всё, чтобы уничтожить человечество, но человек не клялся поддаваться моим искушениям. Он свободен!
Оказывает он сопротивление - и я ухожу; принимает он меня - я остаюсь! Теперь, волей Господа, ты видишь меня Ангелом; но не забывай, что среди людей я - человек! В человеческом виде я двигаюсь со всем человечеством через бесконечные века: канцлерам и учёным, мыслителям и проповедникам, старым и молодым я являюсь в том образе, какого требует их гордость или порок, и для всех я желанен! Но от чистых сердцем, высоких в вере, совершенных в стремлении я отступаю с радостью, ничего не предлагая, кроме почтения, ничего не прося, кроме молитвы! Выбирай, и уже не изменяй никогда потом: этот час, эта минута - твой последний искус. Выбирай! Хочешь ты служить себе и мне, или только Богу?»
Рим.16:20 – «Бог же мира сокрушит сатану под ногами вашими вскоре». 2Кор.4:4 – «для неверующих, у которых бог века сего ослепил умы, чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа, Который есть образ Бога невидимого». 2Кор.2:11 – «чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам не безызвестны его умыслы».
Рожденье свыше – главный в жизни акт, О чём Спаситель крепко Никодиму Дал повод призадуматься, а всё ли так В его судьбе и к Царствию подвигнуть.
Учил Израиля, не отвергая свой Талмуд, Шестьсот тринадцать правил – все зубрили; Никто не отрицает – то не лёгкий труд, – Заботились о кисточках, воскрильях.
Но выяснилось – это всё плотской обряд, Предания, традиции о мелочных запретах, О мертвечине полной громко говорят, И вот теперь Иисуса ночью встретил.
Ни в академиях тогдашних, ни в синоде Никто не слышал даже о рожденье свыше, Ни тем ли более в затюканном народе. «Народ невежествен в законе!» – спишут.
Был этот Никодим не худший фарисей, Вполне в канонизацию посмертную вплетался. Такой в иконах Греции да и в России всей, Ведь главное двуперстно скрючить пальцы.
В рожденье свыше, в первом воскресенье Душа себя узрит навек погибшей. Евангельское Слово Дух Святой посеет, И облистает свет небесный свыше.
В чьём сердце Дух Святой не поселился, Тот не Христов, но ярый фарисей. На ересях, гонениях сбесился, Он из икон, мощей устроил карусель.
Сонм фарисеев на Христа не вышел, В пустынях умничали, проглядев Ислам. Вопрос вопросов: кто не родится свыше, Те мёртвы все, приписаны к ослам.
Рождённые рождают в духе благовестьем Они приветливы и светлы, исследуют Писанье. Не в монастырских стенах, и не сидят на месте, По бабьи длинными кичася волосами.
29.10.08. ИгЛа (Игнатий Лапкин)
Вопрос 4053: О каком спектакле упоминали Вы, где спорят вера и неверие? Когда и где это было?
Ответ: В книге Марии Корелли «Печаль сатаны» дьявол, действующий в образе князя Риманеза, для гостей поставил спектакль. В ХIХ веке в Англии.
«Последняя картина называлась «Вера и материализм» и была самой изумительной из всей серии. Зал постепенно погрузился во мрак, и поднявшийся занавес открыл восхитительный вид на берегу моря. Полная луна бросала сильный свет на зеркальные воды, и, поднимаясь на радужных крыльях от земли к небесам, одно из прелестнейших созданий, о которых разве только могут мечтать поэты и художники, подобно ангелу, возносилось вверх; её руки, держащие пучок лилий, были сложены на груди, её лучистые глаза были полны божественной радости, надежды и любви.
Слышалась чарующая музыка, вдали хор нежных голосов пел о блаженстве, небо и земля, море и воздух - всё, казалось, поддерживало Духа, уносящегося все выше и выше, и мы все следили за этим воздушным летящим образом с чувством восторга и удовлетворения; вдруг раздался громовой удар, сцена потемнела, и послышался отдалённый рёв рассвирепевших вод. Померк лунный свет, прекратилась музыка. Блеснул красный огонёк, сначала слабо, потом более явственно, и показался «Материализм» - человеческий скелет, белевший в темноте и скаливший весело зубы на нас всех!
И на наших .глазах скелет рассыпался в куски, и длинный извивающийся червь выполз из обломков костей, другой показался из глазных впадин черепа. В зале послышался шёпот неподдельного ужаса, публика встала с мест; один известный профессор, протолкнувшись мимо меня, сердито проворчал: «Это, может быть, очень забавно для вас, но, по-моему, это отвратительно!» - Как ваши теории, мой дорогой профессор! - прозвучал могучий смеющийся голос Лючио, встретившего его на пути, и миниатюрный театр снова был залит блестящим светом. - Для одних они забавны, а для других отвратительны! - Простите, я говорю, конечно, шутя, но я поставил эту картину специально в вашу честь.
- О, в самом деле? - прорычал профессор. - Я не оценил её. - Однако вы должны были бы это сделать, так как она научно совершенно правильна, - заявил, всё ещё смеясь, Лючио. - Вера с крыльями, которую вы видели радостно летящей к невозможному небу, не научно правильна. Разве вы нам этого не говорили? Но скелет и черви совершенно ваш «культ». Ни один материализм не может отрицать правильности того состояния, к которому мы все придём наконец. Положительно, некоторые дамы выглядят бледными. Как смешно, что все, чтобы называться светскими и войти в милость у прессы, принимают материализм, как единственную веру, а между тем боятся естественного конца жизни»…
«Поверьте мне, что я настоящий князь, и такого рода, каким ни одна из ваших старейших фамилий не может похвалиться; но моё царство разрушено, и мои подданные рассеяны между всеми нациями; анархия, нигилизм и политические смуты вообще заставляют меня скорее умалчивать о моих делах. К счастью, у меня деньги в изобилии, и только ими я прокладываю себе путь. Когда мы будем лучше знакомы, вы узнаете более о моей личной истории.
У меня много других имён и титулов, кроме обозначенного на карточке, но я ношу самое простое из них, так как большинство людей искажает произношение иностранных имён. Мои интимные друзья обычно пропускают титул и зовут меня просто князь Лючио. - Это ваше крестное имя? - начал я. - Нисколько, у меня нет крестного имени, - прервал он поспешно и гневно. «Я не христианин». Он говорил с таким нетерпением, что на минуту я смутился, не зная, что ответить. «Вы не христианин, и в действительности - никто: люди претендуют ими быть, и в этом лицемерии, достойном проклятия, они более богохульны, чем падший дьявол!
Но я не притворяюсь, у меня только одна вера!» «И это?..» «Глубокая и страшная вера! - сказал он дрожащим голосом. - И хуже всего, что она правильна, правильна, как машина мироздания! Но говорить об этом - кстати, когда чувствуешь унылость духа и желание побеседовать о мрачных и страшных предметах, вы не можете себе представить, какие громадные способности я имел когда-то! Давно, раньше, чем я сделался властелином сам!»… И книга заканчивается словами: «Тогда он, кого я знал как Лючио, двинулся, улыбаясь, приветствуя сердечно министра тем мелодичным могучим голосом, который мне так был знаком; он взял его за руку, и они медленно пошли вместе, горячо разговаривая.
Я следил за ними, пока их фигуры не удалились: одна - высокая, царственная и повелительная; другая - широкая, самоуверенная в движениях. Я видел, как они поднялись по ступеням и наконец скрылись в Доме Английского государственного управления – дьявол и человек – вместе».
3Ездр.15:4 – «ибо всякий неверующий в неверии своём умрёт». Евр.3:19 – «Итак видим, что они не могли войти за неверие». Прем.Сол.5:6 – «Итак, мы заблудились от пути истины, и свет правды не светил нам, и солнце не озаряло нас».
Рассудочная вера к спасенью не годится, Ты постоянно будешь спорить, возражать: «То в Библии не так»! – и примешь плод за листья, Солому же с мякиной возьмёшь за урожай.
Ум человеческий предельно ограничен, Он в видимом шатается слепой. Любой учёный рядом с верой – нищий, И бабушка смиренная узрит его клопом.
Для разума абсурдно всё что непонятно, Чего нельзя измерить на весах, приборах. А потому в неверии сплошные всюду пятна, К чему ни прикоснётся, умом всё перепортит.
Для веры нет границ, ограничений. Она везде по-Библии глаголет лишь «аминь», Прожектором рассеет мгновенно мрак вечерний И властно повелит: «Неверье, сгинь!»
Без веры невозможно Богу угодить, И надобно, чтоб приходящий к Богу верил; Без веры человек нахален, дерзок, дик. Не к небу – только в ад стремится первым.
Уверенность в невидимом дарует людям вера, И ожидаемое сможет враз осуществить. Из водоёма веры всегда привыкни черпать, Где веры нет, там волки всё раздерут в клочки.
Лицо открытое, в душе преображение При вере в Троицу, в Спасителя Христа. Оставив мир мятежный, о том не пожалеем, Напишем жизнь свою мы с нового листа.
Умом непостижимая Давидова Псалтирь Нам дирижирует на тайнах чудо-веры. За гранью видимого простираясь в ширь, В даль бесконечности подвижников примеры.
Глубокой верой древле отличался Ной, – В главе одиннадцатой из письма к евреям. Там целый сонм подвижников – они со мной. Неверующий, образумься, обратись скорее!
31.10.08. ИгЛа (Игнатий Лапкин)
Пс.89:10 - "Дней лет наших - семьдесят лет, а при большей крепости - восемьдесят лет; и самая лучшая пора их - труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим".
Пс.118:113 – «Вымыслы человеческие ненавижу, а закон Твой люблю». Более подробную информацию вы можете получитьЗДЕСЬ http://www.kistine1.narod.ru
Всего: 995 
Новых за месяц: 0 
Добавить сайт
